Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…. Михаил Казовский

собеседник выдохнул дым. – О Майко забудь. Потому что она моя.

      – То есть как – твоя?

      – Я имею на нее виды.

      – Любишь?

      – Да, люблю. Состоял в переписке, будучи в Петербурге.

      – А она к тебе расположена?

      – Отвечала на письма с нежностью.

      Трубка Михаила погасла, он зачиркал кресалом, высекая искры. Снова раскурил и затянувшись, спросил:

      – Ну а коль она предпочтет другого?

      Чавчавадзе ответил просто:

      – Я его убью.

      – На дуэли?

      – Это уже неважно. Главное – убью. Потому что Майко за другим не быть.

      Лермонтов, нахохлившись, сидел, как замерзший голубь. Мрачно бросил:

      – Мне твои пассажи, Дато, удивительны. Все-таки у нас девятнадцатый век, и считается, что свободным женщинам можно делать выбор самим.

      Однокашник слегка поморщился.

      – Здесь Кавказ, и законы иные. На Кавказе все решает мужчина. – Он постучал по пепельнице, вытряхивая догоревший табак. – Словом, не сердись, дорогой Мае, я обидеть гостя не вправе и действительно рад тебя видеть после долгой разлуки, но считаю своим долгом честно предостеречь, по-дружески. На Кавказе свои порядки. Мы, живя в России, уважаем и соблюдаем ваши порядки. Ну а вы у нас соблюдайте наши. И тогда не возникнет поводов для ссор.

      – Я благодарю тебя за науку, – мирно проговорил Лермонтов.

      – Карги! Хорошо! – И Давид слегка похлопал его по предплечью.

      Вскоре спустились дамы: первой шла Саломея, за ней дочери. Гостя проводили к столу. Все сели, ожидая хозяина. Улыбнувшись, Екатерина спросила:

      – Как вам спалось, Мишель?

      – Превосходно, Като, спасибо.

      – На дворе нынче пасмурно, но, надеюсь, дождик не помешает вашей конной прогулке с папа́.

      – Я тоже надеюсь.

      Наконец появился князь. Слуги начали подавать блюда.

      – А Майко не выйдет? – обратился к жене Александр Гарсеванович.

      – Нет, Марии с утра нездоровится. Мы ей подадим в комнату.

      – Сильно нездоровится?

      – Ничего серьезного, – с некоторой насмешкой ответила Саломея, бросив взгляд на гостя. – С молодыми девушками это бывает.

      Разговор перешел на другие темы. Лермонтову вдруг захотелось уехать, покинуть этот с виду гостеприимный, но на самом деле совершенно чужой, в чем-то даже враждебный дом, с его удивительными законами и неясными отношениями. Еще эта конная прогулка с хозяином! Может, отказаться? Нет, нельзя, обидится. Надо терпеть.

      Кофе пили на балконе. Александр Гарсеванович, посмотрев на небо, произнес:

      – Тучи вроде бы начали редеть, небо проясняется. Вы не против прогулки, Михаил Юрьевич?

      – Я в предвкушении.

      – Ты поедешь с нами, Дато?

      – Нет, мерси, у меня дела в Караагаче.

      – Ну как хочешь.

      Конюх вывел под уздцы лошадей. Всадники помахали женщинам, провожавшим их, стоя на балконе, и неторопливо двинулись по аллее. Чавчавадзе заговорил:

      – Меня вновь зовут на государеву службу. Предлагают потрудиться в совете Главного управления Закавказского края. Государь во время визита