Практика на Лысой горе. Марина Комарова

в столовую. Все же на голодный желудок лучше не вести предмет. На носу, точнее, на шестой паре у меня лекция у провидцев, а эти ребята могут любого довести до белого каления.

      В столовой пахло свежей сдобой и голубцами. Буфетчица – Горпына Петровна Пацюк – дама зрелая, размеров из приятных стремящихся к дородным, в белом фартуке и накрахмаленном чепчике, что-то сосредоточенно вычеркивала из ведомости.

      За столиком в углу сидела Сашка. Увидев меня, помахала ложкой, мол, иди сюда. Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, уселся рядом.

      – Чего вид такой загнанный? – поинтересовалась она, не прекращая есть.

      Я провел ладонями по лицу:

      – Знаешь, после первого курса это неудивительно. Они мне чуть чучело не сожгли. Хотя тренировались вызывать дождь.

      Сашка хихикнула:

      – Майся-мучайся. Как я в свое время. Только мои, – она поморщилась, – до сих успокоиться не могут.

      Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. О знакомстве мы больше не заговаривали и делали вид, что все идет так, как должно быть. И не было любовного зелья.

      К нам приблизилась Пацюк, посмотрела на меня сверху вниз со страстным желанием накормить.

      – Уж никак голодать решил? – прозвучало настолько грозно, что захотелось пригнуться.

      – Нет, Горпына Петровна, что вы, – пробормотал я.

      – Тогда чего мимо проходишь?!

      – А он поздороваться, – нашлась Саша, с трудом сдерживая улыбку.

      – Здороваться – потом, – отчеканила Пацюк, – питание куда важнее. Жди.

      Я шутливо поднял руки, показывая, что сдаюсь. Она только покачала головой.

      – Ох, молодежь, совсем о здоровье не думаете.

      Продолжая бурчать под нос, буфетчица пошла к стойке.

      Саша проводила ее внимательным взглядом. Потом облегченно выдохнула.

      – Ты ей лучше не перечь – хуже будет. Я раз села на диету, так меня потом к ректору потащили, с визгами, что загнобили молодой кадр, и он теперь есть отказывается. Еле отбилась.

      Упоминание о Вие заставило поморщиться.

      – Не поминай, а то явится. Мне скоро к нему идти.

      В темных глазах Саши заплескалось беспокойство.

      – Что случилось?

      – А черт его знает, – мрачно отозвался я и тут же смолк. А стоило ли упоминать Дидько?

      На стол медленно опустилась глиняная пиала с глубоким бортиком, наполненная до самой красной каемочки варениками. Рядом с глухим стуком легла плошка со сметаной. Вареник вылетел из тарелки и, завертевшись, плюхнулся в сметану.

      – Предпочитаю есть сам, – сообщил я, беря вилку. Вареник виновато повесил ушки и замер. Сашка молча взирала на эту картину.

      – Однако, – пробормотала она с легкой ноткой обиды. – А меня не слушаются.

      – Просто ты плохо себя ведешь, – пробормотал я, принимаясь за еду. – А о танцующих варениках буфетчицы Пацюк слухи ходят по всей Полтаве. М-м-м, с капустой у нее особенно хороши!

      Саша отставила тарелку и, подперев щеку кулаком, внимательно посмотрела на меня.

      – Откуда? Ты ж говорил, что не местный.

      – Не-а.