Начинается ночь. Майкл Каннингем

И вдруг их не стало – в смысле, денег.

      – Ну, все-таки не совсем.

      – Ну, да, будем надеяться.

      – Похоже, мы выиграли борьбу за выживание, а теперь сами не понимаем, зачем и кому все это надо.

      В общем, финита ля комедия? Нет уж, прочь, ангел смерти! Я сдаваться не собираюсь!

      – Разумеется, к тебе, Питер, это не относится, – добавляет Бетт.

      Интересно, что промелькнуло у него на физиономии?

      – Ты думаешь?

      – Ладно. Не слушай меня. Это я не пойми чем занимаюсь. А ты действительно один из немногих серьезных людей в нашем деле. Остальные… Сам знаешь… Либо это девятнадцатилетние балбесы, торгующие поделками своих приятелей прямо в своей квартире в Бед-Стай, либо какие-нибудь сволочи из “Мобил Ойл”.

      – Мм…

      – Черт, неужели ты совсем не чувствуешь усталости?

      – Бывает.

      – Хотя, конечно, ты еще молодой.

      – Сорок – уже не молодость.

      Хм, неплохо он округлил. С чего бы это?

      – Я еще никому об этом не говорила, – сообщает Бетт. – В смысле, о закрытии. А тебе позвонила, потому что подумала, что, может быть, ты бы взял Гроффа. Может, еще одного-двух. Тебе ведь нравится Грофф?

      Руперт Грофф. Питер не сказал бы, что Грофф – стопроцентно его художник, но он молод и востребован. Пару лет назад Бетт ездила выступать в Йелль и там наткнулась на него по счастливой случайности. Когда она объявит о закрытии, именно за Гроффом будут гоняться больше всего.

      – Да.

      Ему и в самом деле нравится Грофф, во всяком случае, не не нравится. И уж точно, на нем можно сделать хорошие деньги.

      – По-моему, ты просто идеальный человек для него, – говорит Бетт. – А то, боюсь, его возьмет в оборот какой-нибудь монстр и просто погубит.

      – О, ужас-ужас!

      – Не кривляйся.

      – Тысяча извинений.

      – На него начнут давить, требовать, чтобы он все делал в золоте, и к тридцати годам от него почти наверняка ничего не останется.

      – Или у него будет ретроспектива в Уитни.

      – Некоторые формируются рано. Грофф не из таких. Он все еще развивается как художник. Ему нужен человек со вкусом, который бы его направлял. Причем в нужную сторону.

      – И, по-твоему, этот человек – я?

      – Во всяком случае, по-моему, ты не пустышка.

      Не знаю, Бетт. Я не такой влиятельный, как некоторые, не такой богатый… Если это значит, что я не пустышка, что ж, очень хорошо.

      – Хотелось бы надеяться. А почему ты думаешь, что Грофф согласится пойти ко мне?

      – Я с ним поговорю, а потом ты позвонишь.

      – Что он за человек?

      – Славный. Неловкий. Немного неотесанный.

      К ним снова подходит официантка, спрашивает, готовы ли они сделать заказ. Они виноватыми голосами заверяют, что обязательно что-нибудь выберут в ближайшую пару минут, и держат слово. Кем надо быть, чтобы не постараться помочь этой милейшей девушке – к тому же явно приехавшей издалека – почувствовать, что она отлично справляется с ролью нью-йоркской официантки?

      Еще