Деревянная грамота. Далия Трускиновская

Ахти мне, смертушка моя пришла!

      – Люди добрые! Безвинно на дыбу тащат! Злодеи оговорили! – возвысил голос и Ивашка.

      Кузьма Глазынин зажал уши, Трофимка Баламошный присел и голову в плечи втянул.

      – Молчи, дура! Не мешай государеву розыску! – прикрикнул на Марфицу Стенька, но она лишь пуще соловьем разливалась.

      В это время странноватая женка, войдя из сеней, прошла к печке и зашла за занавеску. Там вдруг сделалось тихо. Ивашка тоже вдруг перестал блажить. Женка вышла и направилась к Стеньке.

      – Ты, молодец, коли что надобно, меня спроси. Я тут многих знаю.

      – Ты уж мне наговорила! – огрызнулся Стенька.

      – Что увидела, то и сказала. А Нечая и точно увезли. Приезжали за ним на санях. Так что тебе его уже не тут искать надобно.

      – А кто приезжал? – Стенька решил, что от женки будет больше толку, чем от заполошного семейства Шепоткиных.

      – А кто привез, тот и увез.

      – Купец Рудаков, что ли?

      – Этого я знать не могу. А вот что скажу – никогда раньше тут этого человека не встречала. Иванушка! – Она повернулась к Ивашке. – Кто тебе этого подкидыша сосватал?

      – Да купец Рудаков же!

      – А кто он таков, откуда взялся?

      – В дороге сошлись, как я из Касимова ехал, и он там был со своими возами…

      – И сговорились, чтобы тот Нечай у тебя пожил? – осторожно вмешался Стенька. – Да ты не бойся, что беглого к себе пустил, это он пусть боится! Вольно ему парней сманивать!

      – Ахти мне! – взвыл Ивашка, и таким же криком отозвалась Марфица.

      Стенька замахал на Ивашку руками.

      – Помолчал бы ты, Иванушка! А как того Рудакова звать-величать? – спросила женка.

      – А звать его Перфилием, а по отчеству – не помню… – хмуро отвечал Ивашка. – Мне до него дела нет. Я за него не ответчик!

      – А живет он где? Ты, Иванушка, добром скажи! – потребовала женка, да как! Брови сошлись, с лица она сделалась как те рыси, которых для государевой потехи выкармливали зверовщики Семеновского потешного двора.

      – Да ведь он меня в гости не зазывал! Я даже не знаю, есть ли у него на Москве двор-то! Коли он парня своего мне подсунул!..

      – А парня как звать? – не давая земскому ярыжке и слова молвить, продолжала вести розыск разумная женка. – Нечай – это по-домашнему. А крещен каким именем?

      – А я откуда знаю! Меня на крестины не звали!

      – Ты кому другому, Иванушка, а не мне огрызайся! – предупредила женка. – Вот уйду сейчас вовсе – кто твою скорбную ногу править станет? Меня бабка Козлиха потому и прислала, что я это могу, а у нее уже не так получается.

      И повернулась к Стеньке.

      – Ты, молодец, больше от него ничего и не выведаешь. Я его знаю – он всю дорогу от Касимова до Москвы пьян был. Его, как мертвое тело, везли. А про того купца Рудакова скажу – не стар, боек, шуба у него и точно дорожная – волчья, поди. Ростом невелик. И уж не знаю, показалось иль нет, а одно плечико у него выше другого. Шуба большая, поди разбери…

      Женка приподняла левое плечо, задумалась, припоминая,