Деревянная грамота. Далия Трускиновская

меня от смертоубийства спас!

      – Тебя?!?

      – Кабы не ты, я бы его, блядина сына, зашиб, убил, грех на душу взял!

      – Постой! Это ты, что ли, женку свою кому-то там за пятнадцать рублей заложил? – начал припоминать Стенька.

      – Ну, я! Так кабы не ты, я бы его убил, порешил и на плаху за него, подлеца, пошел!

      Тут и Стенька невольно улыбнулся. Он вспомнил ту драку, неторопливое побоище двух дородных, а в тулупах – еще и безмерно грузных мужиков. Однако раз этому Ивашке Шепоткину угодно полагать, будто Стенька его от неприятности избавил, – пусть полагает! Земский ярыжка, что греха таить, любил заводить среди торгового люда таких знакомцев, чтобы чем-то ему были обязаны. Идешь вот так без гроша за душой – и всегда найдется благодарный человек, угостит, а коли сам не догадается, так ведь и напомнить можно.

      – И пошел бы! – весело подтвердил Стенька. – А что, с женкой-то своей помирился? Не прибил ее?

      – А что ее, дуру, бить? Как ей велено, так и поступила. Пойдем, добрый человек, прости, не знаю, как звать-величать!

      – А Степаном Ивановичем! – сразу определил себе немалую цену Стенька. – Неужто угостить хочешь?

      – Кум у меня сбитенщик, такого сбитня нальет – до пяток продерет! Он перцу с имбирем не жалеет!

      Стенька, решив, что его отсутствие на общем предпраздничном переполохе не больно скажется, зашагал следом за Ивашкой Шепоткиным. Ивашка, грудью прокладывая дорогу сквозь толпу, поддерживал беседу, то и дело поворачивая крупную башку к земскому ярыжке. И в конце концов ему такое вежество вышло боком.

      Извозчик, усаживая седока в саночки, не приметил колдобины. Конек взял с места резво, санки опасно накренились, седок заорал, вываливаясь, но не вывалился, а откинулся в другую сторону. Санки, покатившие было на одном полозе, дернулись и рухнули на другой. Получилось это очень неудачно – как раз по Ивашкиной ноге.

      Мужик, шлепнувшись на гузно, взвыл белугой и заругался так, что мудрый извозчик сразу хлестнул конька кнутом. Санки унеслись, а Стенька остался с ревущим Ивашкой в полном бессилии. Как земский ярыжка он мог бы кинуться следом, позвать на помощь – возможно, извозчика бы и остановили. А что с того проку? Починит он Ивашке ногу, что ли?

      – Встать можешь? – спросил Стенька.

      Ивашка попробовал, но, видать, полозом ему сломало одну из тех мелких косточек, каких в ступне до черта.

      Оставить его в таком положении Стенька не мог. Он высмотрел извозчика, крикнул ему и рукой помахал – сюда, мол! Санки подкатили.

      – Пособи-ка! – велел Стенька, показывая на сидящего в снегу Ивашку.

      Извозчик посмотрел на земского ярыжку с подозрением.

      – Знаю я вас! – сказал он. – Так и норовите!

      – Что норовим?

      – Коли для Земского приказа – чтоб безденежно! Нет уж, другого дурака ищи!

      – Сам дурак! – отвечал Стенька. – Что, Иванушка, будут у тебя две деньги, с этим обалдуем расплатиться?

      – Да уж будут! – подтвердил Шепоткин.

      – Куда везти-то?

      – А