Туннель из костей. Виктория Шваб

упрямо складывает руки на груди. – Совсем не интересно. Я бы с радостью никогда этого не…

      Но я больше не слушаю.

      Я протягиваю к Вуали руку, отвожу ее в сторону и делаю шаг вперед.

      Мир вокруг меня…

      …исчезает.

      Ярмарочные огни, люди, звуки и запахи летней ночи… Все исчезает без следа. Я падаю. Погружаюсь в ледяную воду, легкие обжигает холодом. И вот я уже снова стою на ногах.

      К переходу я так и не привыкла.

      И не уверена, что смогу привыкнуть.

      Выпрямляюсь, делаю судорожный вдох, а мир тем временем снова появляется вокруг, странный и тусклый.

      Я за Вуалью.

      В промежутке.

      Здесь тихо и темно, уже совсем ночь. Ни ярмарки, ни веселой толпы. Клочья тумана тянутся над травой. Темень такая, что я почти ничего не вижу.

      Секундой позже рядом появляется Джейкоб, он по-прежнему недоволен.

      – Мог бы не приходить, – говорю я.

      Он водит ногой по траве.

      – Вот еще.

      Я улыбаюсь. Двадцать первое правило дружбы: друг не бросает друга по ту сторону Вуали.

      Джейкоб здесь выглядит по-другому – полнокровный, яркий, и я больше не вижу сквозь него. Зато я, наоборот, становлюсь серой и не такой плотной, как была. Мои краски поблекли, выцвели. Только одно бросается в глаза: ленточка света ярко сияет в моей груди.

      Это не просто ленточка, это жизнь.

      Моя жизнь.

      Она светит ровным голубовато-белым светом, а если бы я сунула руку в грудь и вытащила ее, словно наглядное пособие на уроке, вы бы увидели, что она с изъяном. Там, где ее разрывали пополам, остался маленький шов. Я сложила половинки вместе, и пока вроде бы все работает нормально, но у меня нет никакого желания проверять свою жизненную нить на прочность.

      – Ну ладно, – Джейкоб вытягивает шею, – по-моему, здесь никого нет. Давай вернемся.

      Я и сама нервничаю не меньше, но не уступаю. Здесь кто-то есть. Должен быть. И может быть, не один. Так уж устроена Вуаль: она возникает, только когда рядом есть призрак. Это что-то вроде занавеса, отделяющего живых от сцены, на которой привидения снова и снова проигрывают последние события своей жизни – то, что случилось с ними и не дает перейти дальше.

      Мои руки тянутся к камере на шее, и зеркальная подвеска в руке звякает о металл корпуса. Звук эхом отдается в темноте.

      Мои глаза привыкают к темноте, и я вижу, что здания вокруг парка нет, оно исчезло, стертое временем – если, конечно, оно уже было тогда построено, – или границами этого конкретного промежутка, кому бы из призраков он ни принадлежал.

      Остается понять, в чью жизнь – или, скорее, смерть – мы попали.

      Ночное небо светлеет, озаренное слабым оранжевым заревом.

      – Ой, Кэсс! – ахает Джейкоб, глядя поверх моего плеча.

      Я поворачиваюсь и замираю от удивления.

      Жана Живодера там нет, зато есть дворец.

      И он охвачен пожаром.

      Глава третья

      Значит, туман – это вовсе не туман, а дым.

      Поднимается ветер, и огонь разгорается сильнее, вокруг темно