Девятое сердце земли. Тери Аболевич

упрямо сжал губы.

      – Да будь ты хоть фрейлиной королевы. Нельзя брать такие письма.

      – Это просто послание домой от уже умершего солдата.

      – Оно никогда не дойдёт до адресата, это знаешь ты и знал он, а вот внутри может быть что угодно. Неспроста такие передачи.

      – Я прочитаю.

      – А я не про информацию! Отравленный порошок, вдохнув которого ты умрёшь за несколько мучительных минут. Как тебе такое?

      – И где бы он раздобыл его тут, в тюрьме? У этих людей ни черта нет за пазухой. Он хотел, чтобы я забрал это письмо. Я его взял и утешил умирающего.

      Сержант скривился и тихо выругался. Изо рта его шёл пар.

      – Мы тут не санитары, Конмаэл, – он сделал акцент на его имени. – Наше дело расстрел. Святая Мэри пусть пленных ублажает, ну так он у нас мальчик-дурачок. Мы убиваем приговорённых врагов, по закону. Они не просто так оказываются здесь перед нами. Схватывай на лету прописные истины, лейтенант Форальберг, сожги письмо и включайся в работу, иначе сам окажешься, где не надо. Господин.

      Матей театрально раскланялся. Конмаэл ничего не стал отвечать, его устраивала прямолинейность сержанта. Хорошее качество. Но оставлять подобное обращение без внимания он не хотел.

      Когда они вошли в крепость, Конмаэл остановил Матея перед конвоем.

      – Отведите сержанта Разина в тюрьму, на верхний уровень, заприте на двое суток. Очень надеюсь, что за это время он вспомнит, как обращаться к старшему по званию. Передайте Фоке, чтобы не пускал к нему рядового Мэри.

      Солдаты конвоя удивлённо переглянулись, но им ничего не оставалось, как подчиниться. Они взяли Матея под руки и повели в сторону подземелья. Тот в ответ лишь кивал и хохотал:

      – Выйдет толк, да, лейтенант! Выйдет.

      Почему-то Форальберг был уверен, что сержант говорит не о себе.

      Вечером того же дня Конмаэл сидел в своей комнате при тусклом свете лампы. Потрескивал камин. Лейтенант вертел в руках конверт, не решаясь его открыть. Потрёпанная и пожелтевшая бумага, прочная, шершавая. От неё пахло потом, сухой землёй и железом. Письмо казалось чем-то чуждым, не принадлежащим ни этой реальности, ни этому моменту. Почерк был крупный, ровный, без наклона, буквы стремились к квадратным формам, будто пишущий боялся, что слова скатятся с бумаги. Получателем значилась Арсиноя Линдебран. Конмаэл рассмотрел конверт под каждым возможным углом, подумал немного, барабаня пальцами по столу, и наконец вскрыл его, аккуратно заглянув внутрь в поисках ядовитого порошка. Но там лежала всего лишь бумага, столь же плотная и шершавая, исписанная таким же почерком, что и на конверте. Форальберг отвернулся к камину. Глядя на пламя, словно надеясь на диалог с древними духами огня, он думал, каких последствий от прочтения письма ему стоит ждать. Не заденет ли это его тщательно выстраиваемого равнодушия? Но вскоре, сочтя такую возможность ничтожной, он быстрым движением вынул бумагу из конверта. Он читал бегло, не желая погружаться в суть, отмечая лишь отдельные слова и фразы. Ничто не привлекло его внимания. Это и правда