Птицелов. Юлия Остапенко

и в давние времена злило то, что он всегда знал о чувствах и мыслях собеседника больше, чем сам собеседник. Правда, никогда не говорил об этом прямо, и потому эту неприятную способность ему можно было простить.

      Грохот внизу оторвал Лукаса от этих мыслей, вновь вызвавших смутную раздражающую тревогу. Он взглянул вниз, почему-то ожидая обнаружить источником шума молодого рыцаря, но тот уже скрылся.

      Тяжёлые створки двери в Большой зал были распахнуты настежь, и на пороге в полном боевом облачении стояла Артенья, герцогиня Пальмеронская, старшая сестра короля.

      – Сколько их там ещё? – спросил Марвин, протирая платком влажную ладонь.

      – Вроде бы никого уже не осталось, – радостно отозвался оруженосец. Марвин хмыкнул:

      – Ничего, вылезут. Всегда под конец ещё кто-то находится.

      Он медленно перебрал пальцами правой руки, слушая, как похрустывают суставы. Рука не устала ни капли, напротив, без древка пальцам было одиноко. Марвин не любил, когда его руки пустовали: в них всегда должно находиться либо оружие, либо ручка винного кувшина, либо упругая женская плоть. Иначе они и вовсе не нужны.

      – А всё-таки лучше бы вы под самый конец выходили, мессер, – с сожалением сказал оруженосец. – Оно куда как эффектнее…

      – Дурак, – беззлобно обронил Марвин. – Тот, кто побеждает победителя, может похвастаться разве что удачливостью. Одного человека одолеть всяко проще, чем двадцать.

      – Даже если он одолел предыдущих девятнадцать? – усомнился оруженосец.

      – И девятнадцать раз лишил меня удовольствия, – сказал Марвин и поднялся. – Ну, что, по-прежнему тихо? Чего он ждёт?

      – Кто, мессер?

      – Не знаю. Но должен же кто-то выйти.

      Солнце уже стояло в самом зените и припекало неожиданно сильно для конца осени. Обычно к полудню турниры завершались – рыцари выдыхались, а благородному собранию надоедало сидеть на одном месте. Но сегодня никто особенно не торопился – каждому хотелось подольше понежиться на капризном осеннем солнышке. Правда, этому мешал довольно сильный ветер, на котором отчаянно трепетали ленты и знамёна, и от их беспорядочного мельтешения рябило в глазах. Стремясь задобрить короля, сэйр Годвин постарался на славу: долина пестрела разноцветными палатками и флагами, наскоро собранные трибуны были увиты цветами и плющом – символом королевского дома Артенитов. Само ристалище засыпали специально привезённым цветным песком – чтоб благородные рыцари не переломали кости, когда Марвин станет вышибать их из седла. Это был мирный турнир, знаменующий долгожданное усмирение мятежного вассала, и устроитель празднества недвусмысленно намекнул Марвину, что кровавая баня сегодня нежелательна. Марвин лишь ухмыльнулся – похоже, и впрямь настращали королевский двор его буйным помешательством. Небеспричинно, впрочем, – редкий турнир с его участием обходился без жертв. Но на сей раз он склонил голову – устроитель не преминул сообщить, что это особое распоряжение королевы Ольвен, которая со вчерашнего дня пребывает в редкостно благодушном настроении, и уж кто-кто, а Марвин был