Последняя любовь президента. Андрей Курков

скатерть! – весело отвечает сержант Ваня. Он убегает и возвращается с огромной целлофанированной политической картой мира.

      Застилает ею стол. Конечно, это не скатерть, ее края не свисают, как положено. Но стол она закрывает, и это главное.

      В одиннадцать садимся. Сидеть неудобно. Боком приходится сидеть. Коленки трутся о ящики письменного стола.

      Политическая карта мира покрывается нарезанной колбасой, салом, хлебом, бутылками и стаканами. Еще один сержант, знакомый мне только лицом, приносит двухлитровку салата «оливье».

      Без четверти полночь мы уже пьяные и веселые.

      – Забыли! – Гусейнов вдруг хватается за голову. – Как Новый год встретишь, так и проведешь!

      Он вскакивает со стула и пружинящим шагом выходит. Синяя форменная рубашка у него расстегнута почти до пупка. Здесь действительно жарко.

      – Быстро! Быстро! – слышен голос Гусейнова.

      Кого это он подгоняет? Я оборачиваюсь к двери и вижу двух входящих девушек, сильно накрашенных и не сильно одетых.

      – Так, бабочки мои, – командует Гусейнов. – К столу! Как это мы про вас забыли!

      Девушки оказываются проститутками, арестованными утром в местном притоне. Выясняется, что их было пять, но трех забрали в Ленинский РОВД, и я теперь понимаю – почему.

      – С кем Новый год встретишь, с тем и проведешь! – Сержант Ваня наливает «бабочкам» водки. – Давайте, родимые, догоняйте нас! Впереди шампанское!

      «Бабочки» опустошают стаканы и закусывают кусочками сала. А Гусейнов уже открывает шампанское. Потом включает телевизор. Как раз вовремя – перед ударами курантов.

      – С Новым годом! – мощным басом говорит телевизионный диктор, спрятавшийся за картинку зимнего Кремля.

      Праздник идет по нарастающей. Алла Пугачева поет про начинающего волшебника, а «бабочки» по убедительной просьбе уже старшего лейтенанта Гусейнова раздеваются догола и забираются на стол. Танцуют.

      Ваня снова наливает мне водки. А девчонкам – моего коньяка.

      Я пытаюсь возмутиться. Как это – проституткам коньяк, а мне «белую»!

      – Смотри, – кивает на девчонок сержант Ваня, – у них знаешь, какая тяжелая жизнь? Пускай порадуются хоть в праздник. Они – это народ. Ты – не народ. Это их постоянно е…т, а не тебя.

      Его пьяное варняканье начинает меня раздражать, но после очередного стакана водки я понимаю, что он прав. И соглашаюсь с ним.

      К четырем утра крашеная блондинка Соня уже сидит у меня на коленях, и я вижу в ее глазах красивый розовый туман. Розовый потому, что глаза у нее красные и расфокусированные.

      Гусейнов заваривает чайник чифиря и приводит нас в чувство.

      – П…дец, – говорит он, устало мотая головой. – Праздник закончен! Надо убираться, а то еще майор нагрянет!.. Девчонки! Амнистия! На хер отсюда. Протокола не будет, но телефончики оставьте! Ты, – он поворачивается в мою сторону, – бутылки и мусор в кулек, и спасибо за компанию.

      Я пытаюсь встать. Получается, но с трудом.

      Первое утро 1985 года кажется