Потерянные имена, чужие тени. Ярослава Осокина

А то ж стало так, и я стороной виноват в этом деле.

      – А ты кто таков, господин?.. – капитан насупился, а Стан подошел ближе, прихватив из чулана крепкую дубину.

      Гончар успел вперед Раду:

      – Уж не ты ли тот заезжий парень, который Тибу перед гостиницей порезал? – спросил он.

      – Я, – коротко ответил тот, и Стан смерил его взглядом от сапог до встрепанной макушки.

      – Приходи послезавтрева, – сказал гончар, – забирать заказ.

      Потом, помолчав, добавил, когда они уже шагали вслед за капитаном стражи:

      – Бедовый ты парень, лезешь, куда ни глядя. Гляди, как бы не нарваться в дурной час. Осторожней надо быть.

      Раду только пожал плечами.

      А потом скривился, дернув подбородком на прощание, когда уже понятно стало, что заварушки не будет.

      Восемь стрелков – что бы ни говорил хозяин гостиницы о «всего лишь полудюжине» солдат, ошибаясь как в количестве, так и в оценке, – довольно быстро приструнили и взбудораженных горожан и разбойников, вооруженных рогатинами и самострелами.

      Разбойников вынудили оставить домовину с телом Тибы, а горожан расступиться, чтобы служки храма могли внести гроб и приготовить к погребению.

      – Разбойник аль не разбойник, – негромко сказал капитан стражи, – а чтоб похоронен был как положено. Мне тут ни зараза, ни бродячие покойники не нужны.

      Говорил он тихо, но люди на небольшой площади у собора молчали, слушая его.

      И неудивительно: по левую руку от него замерли солдаты с прикладами ружей у плеч, в любой момент готовые вскинуть их и пальнуть. Полная тишина наступила как раз после того, как, поравнявшись со своими бойцами в переулке, капитан коротко рявкнул: «Стройсь! Заряжай!», а потом – «К плечу!». Гончар Стан и еще несколько вооруженных дубинами мужиков встали плотным рядом по правую руку капитана. Раду сноровисто и тихо вынул из поясной сумки складную балестру и зарядил ее. Гончар одобрительно хмыкнул, а остальные покосились – что еще за чужак.

      Постояли-постояли, глядя, как расходятся недовольные, да и тоже разбрелись, отпущенные капитаном.

      ***

      А больше всего в Тичанах и имении Раду нравилась оранжерея – там господин Тенда устроил свою лабораторию.

      Застекленная сверху донизу веранда позади дома, обращенная к горам и сама по себе была привлекательным местом. Одичавшие гвоздичные деревья пряно пахли, померанцы, правда, засохли, а розы буйно заплели резные перегородки. За этими перегородками скрывался уютный уголок, вымощенный каменной плиткой, с парой кресел и столиком. Тию приходила сюда с шитьем, пока Раду помогал господину Тенде.

      Вся глухая стена оранжереи, примыкавшая к дому, была занята длинным столом и стеллажами, весьма безыскусно и грубо сколоченными. На них теснились разнообразные колбы, реторты и перегонные аппараты. Их надежно укрывала тень гвоздичных деревьев и разросшихся за окнами оранжереи кустов.

      Оранжерея тянулась вдоль всего дома, и прежде войти в нее можно было с двух концов, но теперь Корнелий приказал заложить дальний вход, и там,