Маяк и смотритель. Дарья Соль

и в нём естественно смешались шторм и штиль, погожий день и самый страшный фильм, и все трансмиттеры на свете отощали, проводники иссякли, провода провисли серо капиллярами покойных, как декорации шатались города, и жгло нутро, и всё попавшее туда уже никак не станет посторонним, наружным, внешним: лампочкой в порту, звездой над морем, голосом и взглядом. Владея светом, обнаружить слепоту, потерю цвета, видеть, как цветут весна и лица, ощущать лишь их утрату, тем пристальней заглядывать в окно больших и маленьких светил в своих чертогах. Он думал, что космический портной назло скроил его столь жадной глубиной, что мир реальный не предложит так же много. Так оставалось пялиться на свет внутри (вовне объём сменяет впалость) столь бесполезный, как закрытый лазарет.

      И он хранил любовь в коробке от конфет,

      тянул к ней провод,

      а она не зажигалась.

31.01.2017

      «Не каждый день приходит письмо, поступает входящий…»

      Не каждый день приходит письмо, поступает входящий,

      и белоснежные совы не часто бросаются свитками

      у твоих окон (раз в тысячу лет, ну конечно, не чаще),

      и вот однажды приходит посланник, и он – настоящий,

      и синим небом узорным глаза его вытканы.

      Не каждый год телеграф сообщает: «Вам весточка. Точка».

      И Бог давно отпустил референта и вышел со станции.

      А тут посланник, ты думаешь: «Вдруг у него заточка», —

      но добрый Боже ведь так не подставит своих одиночек,

      и ты не мыслишь: пришедший даст всё,

      с чем так трудно расстаться.

      Когда закрыты конторы вверху и дары сняты с ленты,

      когда мир знает, что ты безразличен к плакатам и клоунам —

      этот посланник пришёл и сам отворился конвертом,

      и из него вышла музыка, ветер над северным летом,

      открыв глаза, разметав твои волосы беспокойно.

      Он говорит: «Это всё для тебя, забирай, не бойся».

      Ты говоришь: «Я боюсь, меня сроду никто не одаривал».

      Ты умолчишь, что кусочком припрятана бывшая осень,

      о том, как нищ до того, что любого тепла колосья

      срываешь жадно и голодно, пьёшь его жалкое варево.

      Но твоё сердце идёт к нему, всё, что дают, принимая,

      всё здесь на сто лет вперёд рассчитав по крупице, по миле.

      Возьми, насыться же, память, прошедшая и прямая.

      И когда вдруг твой даритель подходит к тебе, обнимает —

      ты так спокойно, легко

      умираешь от изобилия.

19.08.2017***

      Ты правда боялся, что я не сумею вернуться назад к зиме, скитаясь по путаным скверам Застенья и трогая лес душой? Я слышал драконов в цепи Пиренеев и белый огонь перемен. Ты можешь гордиться, я, видевший тени, – единственный, кто пришёл. Я падал на лодке с ржаных водопадов, проспорил богам амулет, пил ром на разрушенной крыше театра с людьми, что эпоху мертвы. Я думал: «О, Господи, пусть будет правдой, что жизнь – это больше, чем свет, громадней „сегодня“, загадочней „завтра“ и я смогу быть рулевым; таким, кто владеет штурвалом без дрожи, чей взор напряжён и остёр,