Станция на пути туда, где лучше. Бенджамин Вуд

в его пальцы; ими пропах он весь – волосы, одежда, кожа.

      Он замер на пороге и, прищурившись, смотрел на маму.

      – Кэт, – он неловко махнул, – рад тебя видеть. Как он, готов? – Мама уперлась в дверной косяк, невольно преградив ему путь, и он, стоя на пороге, заглянул в прихожую. – Надеюсь, собрался, дружок? Надо проскочить без пробок.

      Готов я был на все сто: искупался, оделся, наелся кукурузных хлопьев, а сумку собрал еще накануне вечером. В ту ночь я почти не спал. А когда увидел его, так обрадовался, что потерял голос. Раз в кои-то веки отец сдержал слово – не верилось, что он здесь! Вдобавок у меня был полон рот крови: от радости я сиганул со ступеньки и прикусил язык.

      – Что с тобой, воды в рот набрал? – крикнул он мне. – Хватай свои пожитки – и вперед.

      Мама протянула отцу мою сумку. Он весь скособочился, будто под тяжестью.

      – Что он туда напихал?

      – В основном книги, – ответила мама. – Я предлагала часть выложить, а он ни в какую.

      – Там, должно быть, целая Британская энциклопедия!

      – Книги в дороге пригодятся – дорога долгая.

      – На что ты намекаешь?

      – Ни на что, Фрэн. Ни на что.

      Я потянул маму за рукав, показал ей язык.

      – Ох, да у тебя там ранка, – нахмурилась она. – Где это ты так? – Она повернула мое лицо к свету. – Ничего. Оторви кусочек бумажного полотенца, заверни в него кубик льда и подержи во рту минут десять.

      Так я и сделал. Мама, хоть и не имела медицинского образования, всегда знала, как лечить мелкие травмы, и знания эти будто черпала из бездонного источника. В то время мне это казалось чудом, хотя на самом деле никаких чудес – материнское чутье плюс здравый смысл.

      Когда я вышел из кухни, Фрэнсис Хардести вместе с моей сумкой исчез. Увидел я его на подъездной аллее, а рядом маму в шелковом халате и тапочках. Отец прилаживал связку коротких толстых досок к багажнику на крыше “вольво”, а мама что-то говорила, глядя на его взмокшую спину.

      – Готово. – Он повернулся к маме: – Теперь сгодится? Одобряешь?

      Мама отступила в сторону.

      – Ума не приложу, почему ты их с самого начала туда не пристроил.

      – Ну а я ума не приложу, почему их нельзя хранить в гараже.

      – Ты здесь не живешь, Фрэн, вот почему. Пора бы и привыкнуть. Больше никаких грязных ботинок у меня в кухне, никаких деревяшек в моем гараже. Ничего лишнего – и точка. – Тут мама увидела меня на аллее, во рту я перекатывал кубик льда. – Все уложили, просто место освобождаем.

      – Готовность номер один! – сказал отец. И потрепал меня по макушке. – Садись, пристегивайся. Ну а я схожу в туалет, если мама твоя не против.

      – Ступай в тот, что на первом этаже, – распорядилась мама, и он исчез за дверью.

      Я устроился на переднем сиденье. В машине было тепло и пахло освежителем; на подлокотнике темнела отметина, будто след от зажигалки. Мама постучала в окно, и я опустил стекло.

      – Послушай. –