Когда убьют – тогда и приходите. Мария Воронова

психиатр и не обучен влет определять, дружит человек с головой или уже нет, – усмехнулся он, – но дело даже не в моей компетенции, а в том, что я не пошел в обход не из лени, а потому, что приемник завалили пациентами. Пришлось выбирать, – Ордынцев развел руками, – ведь разорваться-то я не мог.

      – По прибытии на место вы обязаны разобраться с обстановкой, – гаркнул Кошкин, – и расставить приоритеты.

      – Что и было сделано, – подсудимый усмехнулся, – смотрите, тут у меня истекающий кровью пациент, требующий немедленной торакотомии, а там – отделение со стабильными известными больными, получающими назначенное лечение. И куда я пойду, сами-то как думаете?

      – Я думаю только о том, что ваше разгильдяйство стоило человеку жизни.

      – Знаете, товарищ, если бы у меня на столе помер нестабильный больной, меня бы тоже никто не понял. Тоже бы сидел я сейчас на этом же самом месте и объяснял, почему шарахался по больнице, а не работал в операционной.

      – Товарищи, давайте послушаем, что скажет эксперт, – вмешалась Ирина.

      – Что-что, – проворчал Ордынцев, – понятно что.

      Кошкин поджал губы, и Ирине стало ясно, что в нем подсудимый союзника не обрел. Она покосилась на Бимица. Тот перехватил ее взгляд и тихонько поцокал языком, укоризненно кивая в сторону Кошкина. Похоже, тут диаметрально противоположное мнение, и до трех эти двое точно не договорятся, так что придется все-таки сгонять домой покормить Володю и вернуться в суд.

      Ладно, пока постараемся не снижать темпа, а там видно будет.

      Вызвали жену убийцы, расплывшуюся женщину средних лет с одутловатым лицом и маленькими злыми глазами. Выглядела она как ходячая аллегория беспросветной серости бытия и ничего ценного суду не сообщила, кроме набора слезоточивых штампов «мы ему жизнь доверили, а он…», «его родина выучила, а он…», «осталась я с детьми по его милости без кормильца».

      «Без поильца, так точнее будет», – усмехнулась Ирина.

      – Скажите, а в чем вы лично для себя видите ущерб от халатности Ордынцева? – вдруг прервал Кошкин поток жалобных излияний.

      – Ну как же… Мой муж в психушке сидит потому, что этот ваш горе-врач за ним недоглядел.

      – То есть вы считаете, что Ордынцев должен был с детства ходить за вашим мужем и вырывать у него из рук стакан?

      Глодова подбоченилась:

      – Ишь ты, думаете, мы люди простые, так можно издеваться? Учтите, я вам это так не оставлю!

      «В чем в чем, а в этом можно на тебя положиться, – мрачно подумала Ирина, – не оставишь. Сегодня же сочинишь новую жалобу, ибо не тварь ты дрожащая, а право имеешь».

      – Ваш муж совершил убийство, будучи больным, – продолжал Кошкин, – поэтому не понес никакого наказания. Он всего лишь получает необходимое ему лечение. В чем именно ущемлены ваши интересы, я не понимаю.

      – Муж в психушке, это как по-вашему?

      – Но он там не потому, что убил, а потому что болен, – произнес Кошкин спокойно, но с нажимом, – и развитие его болезни никак не связано