Хрустальный мальчик. Николь Галанина

от тебя…

      Мария покраснела и с чувством сбросила ковры на поваленную железную решётку, которая раньше отграничивала один сектор подворья, где бегали мелкие желтые цыплята, от таких же жёлтых, но чуть более неуклюжих, утят. Над коврами поднялось беловатое облачко: это в воздух вырвались кристаллы стирального порошка.

      – Да уж понятно! – резко сказала Мария и, оправив юбки, повернулась к Анне. Мрачное и унылое коровье лицо её показалось Анне ещё более глупым, и она едва было не хихикнула про себя, отметив: «Вот такое точно надо бы Землерою показать, но ведь он запретил, настрого запретил с чужими к дереву ходить…» – Ну, чего тебе там, показывай…

      И Анна швырнула оземь алый шерстяной клубок, подаренный Землероем, и клубок быстро покатился по грязи и по сухой почве, между травяных стеблей, по песчаной присыпке, по каменистым насыпям, под палящим безжалостным солнцем – всё дальше, дальше и дальше отсюда.

      Анна бежала за клубком, закрывая путеводную нить от Марии, ломилась напролом, и бывало, что дикая сорная трава закрывала её всю, как будто бы хотела окутать своеобразным плащом, спрятать от Марии, а после утянуть в своё царство, где никто из смертных прежде не бывал и куда нога ни одного здравомыслящего человека ни за что ни про что не ступит. Следом за нею торопилась Мария: она отдувалась, смахивала со своего коровьего, вечно грустного лица пот и приставучих мошек, поддевала подол уродливой коричневой юбки и с шумом и треском наваливалась на сочные травяные стебли – точь-в-точь как скотина ломилась она в лес. Анна подпрыгивала, с каждым глухим ударом своих ног о почву улыбаясь всё шире и шире. Солнце снова прокрадывалось тонкими лучиками в самые глубины древесных крон и бесчисленным множеством озорных ломких зайчиком рассыпалось по грубой коре древесных ветвей, по земле, по шляпке, которая опять скатилась у Анны с головы и болталась, но не спине, а на груди, подпрыгивала, удерживаемая широкими лентами, на непокрытой светлой голове Марии и в особенности – на точечной россыпи рыжеватых веснушек на её щеках, под глазами, и на шее, у самых ключиц. Мария ворчала только вначале, а потом пошла спокойно, и Анна побежала веселее, не замечая, как коварная крапива до алых вспухших полос рассекает ей открытые части рук и ног. В обувь ей забивались земля и мелкие камушки, она вырывала с тоненькими лиловато-сиреневыми корешками крохотные цветочки и едва начавшие тянуться к солнцу живучие сорные травы; она по-обезьяньи хваталась за ветви, раскачивалась и выбрасывала вперёд тело, перескакивала с камня на твёрдую землю и двигалась дальше.

      – Мария, а, Мария! – задорно кричала Анна, не оборачиваясь, и шаг в шаг следовала за витой алой нитью, которую клубок прокладывал в шумном и свежем с утра летнем лесу. – Мария, а ты замуж не хочешь?

      Хоть и не оглядывалась Анна, она видела и слышала, как зарделась сестра и опустила своё глупое коровье лицо с чуть выкаченными бестолковыми глазами.

      – Да чего ты прицепилась ко мне, а?! – возмутилась она. – Нет, не хочу!

      – А ты захоти! – капризно потребовала