Титулованный Соловей. Мариша Кель

Миниатюрная, с тонкой талией, в этом умопомрачительном прозрачном шёлке, столь же нежном, как и её кожа. Точёный маленький носик, светло-золотистые брови, изогнутые красивой, правильной дугой, он рассматривал её лицо как картину, созданную талантливым художником. Вольф был не в силах отвести от неё глаз, хотя и понимал, что следовало бы. Но не мог.

      Поразительно, как это она ухитрялась до сих пор оставаться незамужней барышней?

      Первое, что сделал Щербатский по прибытии в город, – навёл справки о молодой княжне Ольденбургской. Он выяснил, что Кити, считаясь первой красавицей в обществе, каждый сезон бессердечно отвергала лучших женихов и претендентов на её руку. В некоторых мужских клубах только ленивый не удосужился сделать ставку на очередной отказ княжны новоиспечённому ухажёру. Уже пятый год, как Кити была вхожа в свет, и до сих пор она и её сердце оставались свободными. Чего же она ждала?..

      – Вы меня знаете? – спросила Кити, делая нерешительный шаг к нему навстречу. – Вы так резко остановились, точно узнали меня.

      – Я вижу вас впервые, – ровным, бархатным тоном солгал в ответ Щербатский.

      – Почему же вы буквально остолбенели на месте?

      – Я удивился, увидев вас, так вдруг, – ровным низким голосом продолжал отвечать незнакомец.

      – Удивились?.. Что же такого удивительного?

      – Красота всегда удивляла меня…

      Кити помолчала, с интересом разглядывая незнакомца, а затем продолжила:

      – Вы приятель Эварси?

      – С чего вы так решили?

      – Такие разговоры с первой встречной для него характерны, – чуть улыбнувшись, промолвила она.

      – «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Понимаю… – улыбнулся он в ответ. – Нет, я не приятель маркиза.

      – В таком случае кто же вы?

      – Я бы просил вашего позволения не отвечать вам на этот вопрос…

      – А если я скажу, что не позволяю?

      – Тогда я отвечу вам, что я Соловей, – улыбнулся мужчина.

      Вольфу с трудом удавалось держать форму лёгкого и непринуждённого разговора, и тем не менее он как-то справлялся.

      – Умно! – заключила Кити. – На сегодняшнем приёме десятков восемь Соловьёв и ни одного настоящего.

      – Я настоящий, – сам не понимая для чего, произнёс Вольф.

      – Этого не может быть, – снисходительно улыбнулась Кити.

      Она сказала это, и с губ её слетел выдох сожаления. На какое-то мгновение Вольфу показалось, что глаза Кити наполнились грустью и тоской.

      – Почему вы полагаете, что этого не может быть?

      – Потому что я его знаю. Знаю Соловья. У него голос совершенно не такой, как у вас.

      – Какой же у меня голос? – не удержался Щербатский и сделал шаг к ней навстречу.

      – Ваш голос звучит мягко и по-доброму…. Кроме того, такие выражения, как: «красота удивляет», более не присущи Соловью. Он стал грубым, жестоким человеком. А прежде… Прежде всё было не так…. Он был другим. Простите, – спохватилась Кити, точно вернувшись из неожиданно