Минотавры за кулисами. Александр Мирлюнди

театра и только они его тянут на себе. Увидев в зале случайно зашедшую Наталью Тимофеевну, сонно оглядывающуюся и не понимающую, о чем идет речь, Алина Петровна тут же перевела «великую старуху» в одну упряжь к себе и к гражданскому мужу, превратив двойку в тройку, и сделала сравнение с картиной Перова.

      – Я, Игорь и Наталья Тимофеевна! – жестко, со знанием дела говорила Алина Петровна, потрясая перед собой сжатым кулаком.– Вот она, ударная тройка нашего театра! Тройка, которой все нипочем! Которая разобьет любые стены! А почему?! А потому что только я, Игорь, и Наталья Тимофеевна по-настоящему живем театром и искусством, в отличие от вас, у которых в уме только съемки в разном говне, водка и ебля с криком!

      Наталья Тимофеевна понимающе качала головой.

      В это время дверь скрипнула и зашел Генрих.

      – Кто это?! – Алина Петровна вздрогнула.– Генрих?! Проплакался?!

      – Попробуйте тут не моргать минут десять, слушая вашу артиллерию, и не проплакаться! – Генрих был прост и обаятелен. Казалось, что ничего между ними не произошло, и он зашел так, совершенно случайно. Мимоходом. Но Алина Петровна его не слушала.

      – Скажи-ка нам, Генрих! – в голосе худрука слышался приказ.-Кто у нас самая-самая тройка?

      – Что?!

      – Ну, самая ломовая! Которая сквозь огонь, и воду, и медные трубы?! Самая ударная тройка кто, я спрашиваю!?

      – Крутов, Макаров, Ларионов!!! – отчеканил Генрих первое, что пришло в голову.

      – Чего???!!!

      – Ничего. Крутов, Макаров, Ларионов… Нападающие… Корифеи льда…

      В зале раздалось несколько смешков.

      – Знаешь что, Матушкин, а иди-ка ты нахуй! – обескураженно и трогательно слетело с губ Алины Петровна.

      И тут Игорь Алексеич загоготал своим баритоном! А за ним – все остальные. Даже Наталья Тимофеевна хохотала. Больше от попавшего впросак худрука.

      – Ну вот, пошутил и хоть на человека стал похож! -улыбнулась Алина Петровна.– Садись иди, Крутов, Макаров, Ларионов! Или как там тебя? Карл Девятый!

      Случайная шутка Генриха создала хорошую атмосферу, репетиция двинулась своим ходом, все что-то шутили, предлагали, спорили. Генрих показал, как, по его мнению, вражеский агент Мистер Морковь должен падать с забора и ходить перебежками в черных очках, и все смеялись и даже чуть аплодировали. И Генрих уже не хотел идти и писать заявление об уходе, и ехать куда-то далеко в Омск. А когда, прощаясь после репетиции, Игорь Алексеич ткнул его по-дружески кулаком в плечо, улыбнулся и показал поднятый кверху сжатый кулак а-ля «но пасаран», то Генриху все прошедшее показалось случайным недоразумением. Он облегченно вздохнул, и понял что никуда отсюда не уйдет. И не уедет.

      Вечером в рыгаловке – стекляшке Генрих выпивал с Валей Ткачуком и Сугробовым.

      Все сошлись во мнении, что Генрих взял волю в кулак, совершил некий «прорыв» и куда-то прорвался. Генриху было приятно, хотя он и понимал,