Минотавры за кулисами. Александр Мирлюнди

божка. Кто-то тихо хихикнул. И еще кто-то погромче.

      – Ну что-же, полюбуемся этим Жан-Луи Барро.

      Алина Петровна села рядом с Генрихом и положила ему руку на застывшее плечо.

      – Мне жаль тебя, Генрих, очень жаль… -покачала головой Алина Петровна. – Вот Гамлет задавался вопросом: «Быть или не быть?». А ты? Ты хоть раз в своей жизни подумал" Артист я или не артист?». Актер настоящий или хуй с горы? Нет. Почему? А потому что ты не артист, а хуй с горы! Если бы честно задал себе этот вопрос, и был бы честным человеком то давно бы в монтировщики ушел.

      Алина Петровна заметила в уголках до сих пор не моргающих глаз Генриха блеск слезинок, и обрадовалась.

      – Зареклась ведь не держать в театре балласт! А тут твои педагоги звонят! Возьми да возьми мальчика! Не шибко талантливый, но вот театр твой любит, весь репертуар наизусть посмотрел! И я, дура наивная, мальчика и взяла! И на кой черт он мне сдался! Сидит вот, как придурок, и статую изображает!

      Генрих все сидел и изображал статую. Но только по щекам из широко открытых глаз текли две теплых струйки.

      Актеры сидели, потупив глаза. Они привыкли. Время от времени Алина Петровна устраивала такие прилюдные порки для поддержания дисциплины, и почти все присутствующие, а уж тем более работающие в театре не один год, прошли через это. А большинство не один раз. А те, кто не прошел, знали, что рано или поздно придет и их черед, и внутренне к этому готовились. Знали и то, что заступаться за коллегу бессмысленно, так как моментально попадешь сам в опалу, да и Алина Петровна неистовствовать будет еще лютее и жестче, за что будешь обруган коллегами. Поэтому относились к таким поркам с содроганием и одновременно как к чему-то естественному. Они могли, конечно, ответить, но тогда придется, судя по всему, уйти из театра, а уходить из театра никто не хотел. Да и все уже давно относились к этому не как к жестокости и насилию, а как к эксцентричным выходкам очень-очень талантливого человека.

      – Дай в глаза посмотрю! – Алина Петровна с наслаждением смотрела в мокрые генриховы глаза.

      Слезы, неважно, чем они были вызваны-словами или соприкосновением роговицы с воздухом, возбуждали Алину Петровну как кровь хищное животное.

      – Ах! Гордыни сколько! -худрук испуганно отпрянул, будто увидев что-то нехорошее. – И корысти! Все твердят – Генрих хороший, Генрих добрый… А Генрих на самом деле… Ответь нам всем: кто ты, Генрих!? Почему тебя люди бояться? Почему девица твоя уехала от тебя в Сибирь, как декабристка без декабриста?! Да и какой ты декабрист…

      Слёзы лились уже непрерывно и сплошным потоком. Генрих дрожал всем телом, возможно, от того, что старался сохранить форму…

      – Ладно, будет с тебя! Разомри! – Алина Петровна щелкнула пальцами.

      Генрих вскочил и выбежал из репетиционной, одной рукой закрывая лицо, другой почти вышибив дверь и громко ей хлопнув.

      В аудитории стояла тишина. Алина Петровна не спеша