Ушли, чтобы остаться. Юрий Мишаткин

Лично я перед работой не наедаюсь, а тебе с пустым желудком нельзя выходить в манеж – станешь думать не о работе, а о еде. Вредно к публике выпускать и насытившимся – будешь сонным, скучным, пропадет кураж…

      Если с людьми дрессировщик бывал молчалив, то со зверями отводил душу, веря, что слово не только лечит, но и воспитывает. Медведи любили слушать хозяина аттракциона, успокаивались, если минуту назад что-то беспокоило, злило, выводило из себя. Обращаясь к Банзаю, Свободин прекрасно знал, что медведь не ответит, и сам отвечал на вопросы. Банзай ходил в любимцах, обладал артистичностью, отчего ему прощались разные шалости, например, надо встать на задние лапы, отбивать бросаемые мячи, а он с такой силой машет, что мячи лопаются или попадают в дрессировщика, что нравилось публике, в конце представления совершал отсебятину – кружился, урчал, словно танцевал и подпевал себе.

      – Не медведь, а золото, цены нет! Талантлив, как черт. Король манежа! – восторгались артисты.

      Свободин опасался, что медведя сглазят, не позволял, чтоб в клетку бросали пирожки, конфеты:

      – Он не барышня, которую угощают на свидании.

      Банзай попал в цирк несмышленым медвежонком. Родился в скованном льдом океане. Учился у матери азам поведения, охоте на нерпу, рыбу. Однажды из-за торосов вышли невиданные прежде существа на двух ногах. Медведица знала о коварстве людей, подняла дыбом шерсть, стала подгонять сына, но прогремел выстрел, и она распласталась на льду. Медвежонок обнюхал ставшую неподвижной мать, принялся ее лизать, урчать, просить подняться. Звереныша затолкали в мешок – свет померк. Пытаясь вырваться на свободу, он рвал зубами мешковину, кричал как резаный и, устав, уснул. Проснулся в каюте корабля, не стал лакать из банки сгущенку, поднял голову и заскулил, когда же надоело, залез под койку.

      Плавание продлилось неделю. Из порта четвероногого жителя Ледовитого океана отправили в зоопарк, оттуда передали в цирк, где медвежонок получил кличку, а Свободин будущего артиста, которого терпеливо обучал всяким фортелям – сидеть на шаре, ходить на задних лапах, лежать на брюхе, возить на себе дрессировщика.

      На публику Банзай вышел спустя год. Работал не за подачки, а на совесть, с удовольствием, лучше всего получался боксерский поединок со Свободиным. Отработав все трюки, возвращался в клетку с сознанием выполненного долга.

      В часы безделья между репетициями и представлениями не находил себе места. Чуть успокаивался во сне, когда видел необозримые ледяные просторы, торосы, сияние на небе, убегающих нерп и, главное, мать, облизывающую шершавым языком. Мотая головой, просыпался и от обиды, что все лишь приснилось, ходил по клетке взад-вперед. Настроение улучшалось к выходу в манеж, когда оказывался в центре внимания зрителей, слышал гром аплодисментов.

      – На вашем Банзае весь аттракцион держится, другие косолапые выглядят жалко, как приготовишки, – говорили Свободину.

      Во время медвежьего аттракциона почти все артисты собирались у форганга, восторгались работой дрессировщика и его подшефных.