Необжитые пространства. Том 2. Позаранник. Виктор Ростокин

на долы за холмами,

      А на головы на наши!

      Я затылок глажу:

                             больно!

      Ты затылок гладишь:

                                  ужас!

      – Сколько грязи!

      – Сколько моли!

      А от слез большая лужа,

      Порастраченных в горячке,

      В возбужденье обреченном.

      От стыда лицо я прячу.

      Ты вздыхаешь облегченно.

      «Зачем же, тайная кукушка…»

      Зачем же, тайная кукушка,

      Мне зоревать ты не даешь?

      На вербной сумрачной макушке

      Ты словно плачешь – не поешь.

      Нет, это не года… Так много

      Еще уже мне не прожить.

      И дальние не ждут дороги,

      И новой песни не сложить.

      Я не смущен и не встревожен,

      Не огорошен я врасплох.

      Что ж в том, что ныне обезножел?

      Лицом и телом поусох,

      И ум проворность поутратил,

      Слова чуждаются меня?

      Тетради со стихами спрятал,

      Ничто на свете не виня.

      Но ты, пророчица-кукушка,

      Не плачь. Я все равно умру.

      И мокрую от слез подушку

      Я исподом переверну.

      «Все ближе к собственному телу…»

      Все ближе к собственному телу.

      Все ближе к собственной душе.

      Где б ни был я

                          и чтоб ни делал

      Неторопливо иль спеша…

      И если жизнь не остановилась,

      То ход замедлился ее

      И поутраченную силу

      Ничто уж больше не вернет.

      Да надо ли?

                    Спасибо Богу!

      И так продлился путь земной,

      Что перепутались дороги

      И не вернулся я домой,

      И матери не поклонился,

      Ее обветренным стопам,

      По свету белому носился,

      Ютился по чужим углам.

      Она явилася в сознанье,

      Как бы подмога детских лет,

      Как долгожданное свиданье,

      Которого значимей нет.

      «Все умерли, кого я знал…»

      Все умерли, кого я знал,

      Не понимая, понимал.

      Для них разламывал краюшку

      И наливал вина им в кружку.

      Когда метели рвали хрип,

      Справлялся: кто в ней не погиб?

      Желал, чтобы в семье был лад,

      Приветно обращаясь: брат.

      Взамен от них, когда темно,

      Булыжник получал в окно.

      В мои упадочные дни

      Подножки ставили они.

      Но умерли. Теперь без них

      Я словно нерожденный стих.

      Но слышу их я все сильней:

      «Мы ждем тебя!

                           Умри скорей!»

      «Я лишнего не брал у жизни…»

      Я лишнего не брал у жизни,

      Соблазны молча ущемлял.

      И крупною и хищной рысью,

      Кто немощен,

                       не обгонял.

      Считая это непристойным

      Казать, что я превосходил

      В проворности своей настолько,

      Что