Необжитые пространства. Том 2. Позаранник. Виктор Ростокин

кто он есть? Какой-то странный дед

      Таким макаром добывает славу?

      А разве нету на него управы?» —

      «Коли бродяжничает,

                                   то значит, нет!».

      С тем и закончилась моя прогулка —

      Я потерял сознанье, у стены

      Лежал… пришел в себя. И кто-то гулко

      Сказал: «Ну-к, подкрепися булкой,

      Ты не один пропащий у страны».

      Я подкрепился, на ноги поднялся,

      Прикинул, где я, и пошел домой.

      И без обиды тихо я смеялся,

      Что, слава богу, снова жив остался

      И никакой покамест не герой.

      «Охолонуться в ранней свежести…»

      Охолонуться в ранней свежести,

      Как возвернуться снова в юность,

      К той беззаботной безмятежности,

      К мечтаниям, наивным, лунным.

      Ах, примитивность скоротечная,

      Была бы ты не столь чудесной,

      То не прославили б навечно

      Тебя Кольцов, Есенин в песнях.

      Да вот и я… в душе как щекотно,

      Забытая моя улыбка!

      Открылась маленькая щелка,

      А в ней все призрачно и зыбко.

      Как будто видение ложно

      И не было ему начала.

      Мое дыханье осторожно,

      Стою, заплесканный лучами,

      Они струятся по сединам

      И по ладоням лепестково.

      Хотя бы жизни середина!

      Хотя бы стертая подкова!

      Нет, тоже я недокричался,

      И время вспять не повернулось.

      С мгновенным бликом повстречался —

      Неведомая песня – юность.

      А свежесть утренняя степлилась,

      И горизонт запачкан маревом.

      Уж нет таинственного трепета,

      Есть бытия реальность маркая.

      «Нe по желанию и не по прихоти…»

      Не по желанию и не по прихоти,

      По воле, что неведома уму,

      Когда до облаков уже не прыгаю

      И поцелуй воздушный никому

      Не посылаю легкою ладонью,

      Рядами не искусственных зубов

      Не ослепляю… сердце нежно звонит,

      Воистину, весь мир обнять готов

      И дифирамб пропеть, как юный Пушкин,

      И совершить еще сто мелочей,

      Не ради славы, ради хохмы скушать

      Пяток-десяток дождевых червей.

      Такое вот находит наваждение.

      Препятствовать ему и помешать?

      А если это чувств омоложение

      И надобно в сей миг душою внять?

      Увы, ушла, уехала, растаяла,

      Под корень израсходовалась жизнь.

      То ль журавлиная, то ль волчья стая…

      То ль неподвластна взору даль,

                                                   то ль – близь.

      Покойно обтекают струи свежести

      Мое жилье, крапивы островок.

      Нет признаков ненастья и невежества,

      Коль устье есть,

                         то значит, есть исток.

      «Все прошло, и все минуло…»

      Все прошло, и все минуло,

      Напрочь кануло все!

      Ну а что… что же именно?

      И