Необжитые пространства. Том 2. Позаранник. Виктор Ростокин

много и любя,

      Земную казнь я завершаю.

      А там, на небесах, меня

      Какая ждет? Увы, не знаю.

      Но может статься, что и там

      Любить, страдать я буду так же,

      Не по лугам – по облакам

      Парить, не чувствуя поклажи

      Ночей и дней. И минет срок,

      Забрезжат скрытые просветы,

      Душа сожмется вдруг в комок…

      Не будет ей на то ответа.

      Наивный звездочет

      Что за блажь? Чем старее, тем жальче

      Каждый высохший палый сучок.

      Эх, костер бы убористый, жаркий,

      С инейком листопадный денек!

      Ну-к, жена, снаряжай меня бойко,

      К черту грелка, по-флотски лапша!

      Где фуфайка, что с ватной подбойкой,

      Котелок? Воли просит душа!

      Я не скоро вернусь, не волнуйся,

      Пока в небо не вкралась заря,

      Сосчитать должен звезды над Русью,

      А другой кто же, коли не я!

      Забираюсь в лесные уремы,

      Где в баклужах лягушки кишат,

      Где в осенней полуденной дреме

      Камыши в мелководье молчат.

      Плес неслышно прохладою дышит.

      Я спроворил шалаш у ярка,

      В нем лежанка, с просветами крыша

      Из пучков полынка, бурьянка.

      Нет на свете жилья благодатней,

      Нет отраднее места нигде.

      Сокровенную вынул тетрадку…

      И привет шлю я первой звезде!

      Счет пошел! А угор – моя вышка,

      А костер – знак я ввысь подаю,

      Чтобы не было в цифрах излишка,

      Чтобы выдержать марку свою,

      Коль без лишних к тому разговоров

      Взялся тайну из тайн разгадать

      Бесконечных небесных просторов,

      Где лишь мысленно можно летать.

      Я фиксировал ручкой торопко,

      Все страницы заполнил сполна.

      И рассвет обозначился кротко,

      Лишь осталась на небе луна.

      Я зевнул и прилег в балагане,

      И неведомо, сколько я спал.

      Пробудился. И было мне странно

      Верить в то, что я звезды считал!

      Верхом на хворостине

      Чем был порою грустно недоволен,

      На что смотрел наивно свысока,

      Я вспоминаю с трепетною болью

      Из своего сегодня далекá.

      Изба глазком из зарослей сирени

      Поблескивает. Варит в чугунке

      Картошку мать в печи. Открыты сени.

      Скворец подстилку щиплет на телке.

      Катух плетневый, глиною обмазанный,

      Погребица, корыто, стог – за ним

      Лопух, похожий на большую вазу,

      В нем тени зыблется густая синь.

      И куры с петухом о чем-то мирно

      Гуторят, не в пример и воробьям,

      Как соты, их соломенные дырки,

      Снуют, на все подворье шум и гам.

      А мне годочка три или четыре,

      На хворостине скачу – казачок!

      Хоть ровно промеж ног давнишний чирей

      Преподает мне каверзный урок.

      Да я уж слишком увлечен «войною»,

      Чтоб уяснить мотивы шишки той.

      За лугом, за Ярыженской горою,

      В Филоново шел настоящий