Полнолуние для Магистра. Вероника Горбачева

на полу ворохнулся поверженный Хаслам. Эрдман, не глядя, пнул его ногой и наскоро пробормотал заклинание обездвиживания, которое они с братьями выучили как-то на спор, кто быстрее. Вот и пригодилось!

      – Вы в госпитале святого Фомы, мисс. Вы… хорошо меня понимаете?

      Девушка удивлённо сморгнула.

      – По… Понимаю. А где это?..

      Побледнев, закрыла глаза. Но тотчас широко распахнула. Уставилась в потолок, напряжённо сведя брови. Захария осторожно присел на край постели, да так и замер, боясь её спугнуть.

      – Ли-ка, – вдруг сказала она отчётливо. – Меня зовут Лика.

      Глава 2

      Мир вокруг временами становился зыбким и звенящим, как тогда…

      Нет, не совсем точно.

      Мир вообще начал быть, осуществился лишь с того момента, когда она, попытавшись закричать от раздирающей грудь боли, сумела со всхлипом втянуть в себя воздух. И едва не провалиться в небытие вновь, потому что вдох, заставивший слипнувшиеся лёгкие раскрыться, причинил не меньшие страдания.

      А потом каким-то образом надо было исторгнуть из себя этот воздух и втянуть новую порцию. Зачем? Вот надо, и всё. Просто существовало некое знание: не дышать с полными лёгкими почти то же самое, что не дышать с пустыми: смерть. Воздух лишь тогда животворен, когда движется. А она… кажется, забыла, как это делается.

      Но тут что-то извне с силой надавило на грудь. Чуть слышно скрипнули рёбра, засипело в горле…

      Выдох. Какое блаженство!

      И прогремел откуда-то сверху голос, поначалу распадаясь на отдельные звуки, лишенные смысла; но вот они стали собираться в слова – кажется, знакомые:

      – … Вы-дох! Вдох! Давайте, давайте, мисс, дышите!

      Какое же это счастье, когда кто-то знает, что именно нужно делать и как это действие обозначается! Дышать! О да! Слышать, осознавать, что ты не одна – и дышать! Чувствовать как по рукам и ногам разбегаются болезненные мурашки, но безумно радоваться даже им, потому что – живая!

      Живая…

      Впрочем, для полного ощущения жизни не хватало чего-то ещё, очень важного, основного. Ах да. Видеть.

      Но перед глазами до сих пор мельтешили огненные брызги вперемешку с чёрными кругами. Правда, с каждым вдохом-выдохом они светлели, рассеивались… а затем, когда дыхание выровнялось, а глас небесный понемногу преобразовался во вполне нормальный человеческий – и вовсе пропали. Тогда она ещё не знала, чей это голос; но что он мужской, или даже юношеский – поняла.

      Внимание металось во все стороны, не зная, на чём остановиться. К голосу. К проходящей в груди ломоте и скачущему комку, чьё трепыхание в конце концов перешло в ровное биение. К непроизвольно подёргивающимся рукам и ногам. К пересохшему горлу (кажется, ей очень хотелось пить…) К голодному спазму в животе. К… чему-то, не слишком больно, но назойливо впивающемуся в затылок… Усилием воли она прекратила эти метания и сосредоточилась на задаче: увидеть. И вспомнила, наконец, что для этого нужно всего-навсего поднять веки.

      Потолок. Потолочные балки. Да, именно так