Сестрица. Дженнифер Доннелли

картина сменилась другими. Вот Маман нахмурилась, поглядев на шитье Тави, и сказала, что та не выпустит иголки из рук до тех пор, пока не получится так же красиво, как у Эллы. Сморщилась, услыхав пение Изабель, и тут же попросила спеть Эллу.

      Зависть, обида, стыд – крошечные уколы, которые Маман наносила сердцам Тави и Изабель так долго, что те наконец стали кровоточить. Маман была хитра; она была проницательна. Начала рано. Продвигалась неспешно. И знала, что даже крохотная ранка, оставленная без внимания, рано или поздно загноится, превратится в нарыв, от которого почернеет сердце.

      Явились новые призраки. Призрак черного жеребца. Призрак юноши. Но видеть их было невыносимо, и Изабель встала, чтобы отнести тарелку к раковине.

      Часы били полночь, когда она поднялась из-за стола, удары зловещим эхом отзывались по всему дому. Изабель сказала себе, что пора и честь знать, но тут же вспомнила, что не заперла дверь в конюшню, да и курятник тоже не мешало бы закрыть. Из-за переполоха с Маман она обо всем забыла.

      Прихрамывая, она подошла к очагу, чтобы поворошить угли, и заметила какое-то быстрое движение. Это была мышка – она осмелилась выйти из норки и теперь, сидя у самой решетки очага, добывала что-то из щели между камнями. Пока она скреблась там, к ней подбежали два крошечных мышонка. Еще миг, и мама-мышь поднялась на задние лапки и ликующе пискнула. В передних лапках она сжимала зеленое чечевичное зерно. Раскусив его на две части, она вручила по одной каждому мышонку, и те принялись жадно грызть.

      Чувство вины запустило свои тонкие, острые пальцы в сердце Изабель, когда та сообразила, откуда взялась чечевица возле очага.

      Элла слышала, как Маман рассказывала Тави и Изабель о бале, который устраивал принц, пригласив на него всех девушек королевства. Она спросила, нельзя ли поехать и ей, на что Маман схватила миску, полную чечевицы, и высыпала ее в очаг.

      – В этой миске была тысяча зерен. Выбери их из золы все до единого, тогда поедешь, – сказала она, и жестокая улыбка искривила ее губы.

      Это была невозможная задача, но Элла справилась. Теперь Изабель поняла как: ей помогли мыши. Когда она принесла чашку с чечевицей Маман, та выхватила ее из рук Эллы, высыпала содержимое на кухонный стол и не поленилась пересчитать все зернышки. А потом победно заявила, что зерен всего девятьсот девяносто девять и Элла не поедет на бал.

      «Каково было Элле совсем одной, когда ее друзьями были только мыши?» – подумала Изабель. И тут же почувствовала такую боль в груди, точно ее ударили ножом, – зачем спрашивать, каково Элле было тогда, ведь теперь она сама это знает.

      Мышата уже съели свои половинки зерна и снова глядели на мать, но у той больше ничего не было. Сама она не поела.

      – Подождите! – крикнула Изабель мышам. – Не уходите! – Она заспешила к тарелке с остатками пищи, но двигалась так неуклюже, что только напугала зверьков; те бросились врассыпную. – Подождите! Куда же вы! – крикнула им вслед Изабель, чье сердце разрывалось от боли. Она схватила с тарелки кусочек сыра и,