Полоса отчуждения. Евгений Кулькин

нравственное превосходство.

      Больше похожее на снисходительность.

      Но все же в жестокую историю их жизнь не обернулась.

      Даже не было ничего, проникнутого открытым негодованием.

      Больше того, у Веры в разговоре все чаще и чаще стали проскальзывать божественные слова и размышления на тему: чем отличается жизнь земная от жизни вечной.

      Но власть опыта брала свое.

      И они довольно прилично сосуществовали в рамках заведенного порядка.

      Все изменилось, когда они переехали в город.

      Там Максим впервые ощутил отсутствие стыдливости у девок и молодых баб.

      И вообще, система ценностей здесь исчислялась по другим параметрам.

      А потом началось…

      Хотя остроумной импровизации не было. Однажды просто сказалось: «А вдруг получится?»

      И как-то разом в этом погрязло мудрое рассуждение, что в основании мира лежит тайна.

      И видимым образом возник знак, подразумевающий духовную силу и власть.

      В ту пору, когда Вера пыталась втемяшить ему евангельские истории, товарищи, которыми он обзавелся, по-другому трактовали отношение к ближайшему времени, уверяя, что все пространство человеческой истории только тогда явится миру в своей первозданности, когда исчезнет в том числе и Божественная тайна Вознесения.

      Максим слушал все это сверхдиковинное и пытался выработать в себе сознательное отношение к слову Божьему.

      Но ничего не получалось.

      И он сдавал позиции нравственного превосходства, которыми до этого обладал.

      На первую измену Максима, можно сказать, натолкнула сама Вера. Хотя о ней и всех последующих сподручнее всего будет рассказывать отдельно и обстоятельно, выйдя за рамки этого предисловия. Но чтобы четко вписаться в рамки «полосы отчуждения».

      Глава первая

      1

      Уснуть не дает факт, что это надо сделать.

      Одышечно, даже, кажется, из последних сил, идут часы.

      Осторожные отсчетчики времени, отпущенного на его долготерпение.

      И Максим начинает думать.

      Вернее, размышлять.

      Но делает это, можно сказать, топорно, что ли. Не то что Вера.

      Ее математический ум изощренно тонок.

      Где-то Максим прочитал, что его состояние можно квалифицировать как «напряжение на почве неискренности».

      И именно оно было невыносимо.

      Ибо накапливало ужас.

      Который и давил на эмоциональное состояние равно как души, так и тела.

      Правда, порой этот ужас неожиданно переходил в благоговейный страх.

      И тогда он принимался за распознание слов, укатившихся в зрительные образы.

      Вера, видимо, понимала его это состояние и потому не требовала от него ожидаемого, то есть мужского внимания, одолжив все это вечному хранению в памяти.

      Хоть их вроде бы и разделило двенадцать лет, но это не требовало с его стороны, можно сказать, жертвенности. Ведь не мальчик.

      Вера не знала, с какого момента она стала смотреть на себя как бы со стороны, находя все больше и больше изъянов в себе или недочетов, которые