Цвет жизни. Василий Семенович Матушкин

записной книжке и разглядывая чертежи.

      – Нет! Это так, – сказал Ранцев, пряча книжку.

      – Я, товарищи, хочу сказать… Это хорошо. Это хороший вечер, – говорил рабочий с лицом, заросшим волосами. Он зыркал по залу, словно кого-то искал. Шеи у него не было, но несмотря на это голова у него вращалась легко. – Я где-то читал, что изобрести легче, а вот сделать трудно. Может быть, и вправду так, не знаю. Но по-моему, самое трудное – это ходить в БРИЗ.

      «Неужели и здесь то же самое?» – подумал Ранцев, слушая рабочего.

      – Наши ячейки, как норовистые лошади: не хотят – не везут. А ударишь кнутом – лягаются. Я внес предложение насчет тормоза. Так вот уж три месяца хожу туда: один в отпуску, другой чертеж затерял, третий пошел согласовывать. Не БРИЗ, а кладбище.

      Рабочий передохнул и хотел еще что-то добавить, но треск тысячи ладоней заткнул его сердитый рот. Он неумело мотнул головой в знак благодарности и исчез вместе с премией – новым полушубком.

      Вслед за стариком на эстраду вылетел Антон.

      – За изобретение контроллера для электромашин премируется…

      Получив техническую библиотечку и чек на 500 рублей, Антон обратился к публике:

      – Товарищи! За последний год благодаря рационализаторским предложениям наш завод получил экономии до двух миллионов рублей. В этом зале собралось до тысячи человек изобретателей. Разве это только пустая цифра? Разве могли организовать такую армию мертвецы, которые сидят в БРИЗе, как это утверждал предыдущий товарищ Назаренко, говоря, что БРИЗ – это кладбище? В семье не без урода. Но нельзя же, товарищ Назаренко, чернить всю организацию. Нельзя так рассуждать. Организация изобретателей растет не по часам, а по минутам. Лозунг – «Каждый ударник должен стать изобретателем» в основном у нас почти выполнен. И мы теперь говорим: не в год, не в месяц, не в декаду, а каждый день ударник должен давать рационализаторские предложения. Чем больше будет работать наша голова, тем меньше будут уставать руки, тем больше и лучшего качества дадим мы сталь.

      Кирилл весь ушел в слух. Он жадно глотал слова Антона. Глаза его возбужденно горели.

      Третья смена. Мастерская почти пуста. В том углу, где находится инструментальная, группа электриков расположилась на чем попало. Они только что вернулись из цеха с ремонта завалочной машины. Их лица, точно карикатуры, размалеваны мазутом. Черными, как смола, пальцами заворачивают они табак и с наслаждением покуривают. Над ними висят грушевидные тысячеваттные лампы. Они слепят глаза, как раскаленные до молочного цвета куски металла. В квадраты окон глядит черный грохочущий мрак. Это ревет мартеновский цех. Он будит уснувшую землю.

      – Я говорил, что щетки стоят неправильно и угли нужны другие, – ругал слесарь Лебедев монтера.

      Губастый Рудольф, монтер с мясистым носом, оправдывался. Он только что задержал машину в ремонте на полчаса.

      – Искрить мотор может и от перегрузки.

      – А я говорю, что все дело в щетках. По-твоему, какие надо было