Цвет жизни. Василий Семенович Матушкин

девушек, он видел, как вышли из боковой аллеи чернявый парень с «медиком».

      – А мы думали, вы не придете! – обрадованно сказала она.

      – Не мы, а ты. Я был уверен, что Кирилл придет, – заявил парень.

      «Он знает меня, но кто же он?» – метался в Кирилловой голове вопрос. И вдруг, точно во время грозы молния осветила окрестности, в памяти вспыхнула картина из детства. Теперь ярко освещенный стоял этот чернявый парень.

      – Антон!

      – Он самый, который распинал тебя. Не ожидал встретить?

      – Как это «распинал»? – тревожно спросила девушка.

      – Э-э-э, история длинная. Кирилл как-нибудь расскажет тебе. Лицо Ранцева покрылось пепельным цветом. Он смотрел на Антона широко раскрытыми глазами, но видел другого Антона. Там, в деревне.

      Через двор от Ранцевых у попа Сергея был большой сад. Деревья обвисали крупными грушами, румяными яблоками. Сладкие, они таяли во рту. Иногда Кирилл, забывая порку, которой его угощали в этом саду, пробирался туда. Однажды он пробрался к плетню со стороны луга. По краям сада росли высокие ветлы, кусты акаций, а дальше – яблоки, груши, сладкие, сочные. Сердце билось колотушкой. Чуть-чуть шуршал в ветлах ветерок. Кирилл прополз в сад. Ни души. Вот она, самая лучшая яблоня. Белые сахарные яблоки можно достать рукой. А голова кружится. Это от страха. Пазуха быстро оказалась наполненной, и Кирилл уже бросился было наутек, как вдруг удар палкой точно переломил поясницу, а четыре цепких руки потянули его обратно в сад. Тяжелые яблоки высыпались из-за рубахи.

      Попович и Антон, поповский батрак, повалили Кирилла и впились в него, как собаки в пойманного зайца. Но Кирилл не хотел сдаваться. Если жизнь не научила его нападать, то он знал, как надо защищаться. Извиваясь под ними, он кусался, но за каждый укус он получал удары, силу которых можно было сравнивать лишь с ударами железных молотков. Его решили превратить в мясную котлетку. И когда все лицо было вымазано в крови, а рот был забит землей, попович скомандовал: «Распять!»

      Кириллу завязали лицо женским фартуком и поволокли к высокой груше. Привязав к рукам веревку, перекинули концы ее за сучки. Кирилл пробовал сопротивляться, но было поздно. Веревки тянули вверх, врезываясь в тело. Повиснув в воздухе, он потерял сознание. А попович с Антоном, стянув с него штаны, стегали по голому заду. Кирилл уже не чувствовал жгучей боли и не слышал, как, харкая в лицо, попович хрипел:

      – «Мефодий», прореки, кто в тебя плюнул.

      Три месяца он вылежал после распятия…

      – Знаешь, Кирилл, – говорил Горский, а руки беспокойно мяли газету, – забыть этот случай, конечно, нельзя. И друзьями мы, видно, не будем. Но я хотел бы сказать, как это вышло…

      – Когда переезжаешь на новую квартиру, то на старой оставляешь все барахло. Мы, Антон, должны быть товарищами.

      – Если так – то спасибо.

      По саду уже второй раз рассыпалась дробь электрического звонка.

      – Пойдемте! А то вы к покойникам подбираетесь, – сказала Ольга.

      Помещение летнего театра гудело от голосов. Стены кричали яркими лозунгами.