В той стране. Борис Екимов

свежим хлебцем похлебала она щей и, пока ела, решила нынче картошку перебрать в погребе. Хорошую отделить и сдать в колхоз, на зерно. Плохую стравить свинье.

      Поела, полезла в погреб и увидела беду. Сначала, со света, не поняла: что-то темное бросилось в глаза. А пригляделась, и жаром ее осыпало. Вся задняя стенка погреба рухнула, завалив картошку и банки с закруткой. Лишь бочка с остатками квашеной капусты выглядывала из груды земли.

      Еще вчера за картошкой лазила и не видела ничего. А теперь…

      Махора упала на колени, щупала землю, не веря, а потом заплакала, ткнувшись в грязные руки лицом.

      Холодная мысль мелькнула: сейчас еще рухнет и придавит, надо вылезать. Но так горько сделалось, так горько, что страх лишь мелькнул и пропал. «И пусть, – подумала она. – Пусть рухнет и пусть придавит».

      Как нелегко новый погреб ей достался. Людей просила, дети помогали, сама копала. Без погреба разве можно жить? А старый – негож. Сколько самогону ушло, денег. И чуяло сердце, хотела в другом месте копать, потому что грезилось: здесь был когда-то колодец. Но зять разубедил. Вот и выкопали.

      Слезы текли. Мысли мешались в голове. Кляла и ругала зятя, себя, детей. Мужа покойного недобрым вспомнила: оставил ее, лежит, а она…

      В погребе было тихо. Белый свет пробивался через творило и пропадал. Лишь брезжило сверху, и все. И тихо было, так тихо, спокойно, словно в могилке. Лежи и лежи и ни о чем не думай.

      Махора отплакала, полезла наверх. На крылечке села спустя руки и словно задремала. Как-то холодно и безучастно думалось обо всем. О погребе – пусть заваливается; о собственной жизни – пропади она; и почему-то о бабе Мане Харитоновой вспомнилось. О чем плакала баба Маня? О хуторе? О доме, который рушится? О погребе, который тоже, наверное, завалился? От жиру такое… Только от него. Увезли сыновья, не бросили. Живи да живи…

      Солнце уже стало в обед. Пора было корову доить. И разом отступили слезы, отчаяние. Махора умылась и забегала по двору. Разыскала старую пилу, ножовку, топор взяла, налила две бутылки самогону и со всем этим добром поспешила в кузню.

      Там, в низкой прокопченной халупе, мужики еще на обед не ушли, но собирались.

      – Ребята, ребята… – просила Махора. – Помогите моей беде. Пила кричи нужна и топор, а все тупое. Наточите, Христа ради прошу. Я тута вам…

      – Принесла?.. – спросил главный в кузне Петро Алифашкин. – За это литру нужно, пилу да топор.

      – Принесла, Петро, принесла. А как же… Я побегу корову подою, а назад буду бечь… Вы уж постарайтесь, я попрошу.

      – Все будет готово, тетка Махора.

      Мужики не обманули. Обратным ходом Махора забрала точеные топор и пилу. Пока молоко цедила, подумала: «Может, деда Архипа нанять». Но тут же эту мысль прогнала. Землю вытягивать Архип не станет. Картошку выбирать – тоже. А стенку заложить…

      В прошлом году наняла его кума Раиса чулан к дому пристроить, так старик шестьдесят рубликов взял и целое лето возился. Больше языком молотил, не чаяли, когда уйдет. А больше по хутору и свободных людей нет. Надо самой.

      Махора