Проснется день. Борис Екимов

да оханье иногда сдержанное, с оглядкой на дверь: по пальцу угодив, он не боли боялся, а матери.

      Он закончил первое подоконье и взялся за второе, когда услышал в доме голос нового человека. Любопытствуя, он пошел на кухню, откуда разговор слышался, и остановился на пороге, разглядывая пришедших. На чужую женщину он и внимания не обратил, так, поглядел просто. Зато рядом с ней, держась за руку, стояла черноглазая девочка в беленькой шубке. Димка тотчас узнал ее, она училась в первом «г». Видно, и девочка его узнала. Опустив глаза, она отступила на шаг, скрываясь от Димкиных глаз за фигурой матери, и принялась покачиваться, то выглядывая, то прячась за тяжелой занавесью материнской шубы.

      Матери эти качения быстро надоели, она отняла свою руку и отстранила со словами:

      – Чего ты повисла? Поговорить не даешь. Иди вон с мальчиком поиграйся. Только шапочку сними да расстегнись, а то вспотеешь.

      Девочка, не спуская глаз с Димки, послушно сняла пуховую шапочку, отдала ее матери, но с места не двинулась.

      – Не советую, не советую, – говорила между тем Димкина мать. – Коридор холодный, сохнуть не будет, а начнет киснуть, пучиться и может отвалиться. Вот лето будет, вам спешить некуда…

      Девочка снова опустила глаза и прислонилась к матери.

      – Ну что ты, господи! – всплеснула та руками. – Дикарка какая-то. Я ж говорю, иди с мальчиком поиграй, – и она подтолкнула ее легонько в ту сторону, где Димка стоял. Димкина мать прервала свой рассказ и сыну приказала:

      – Позови девочку, покажи ей, как ты там… строишь. Ну, позови.

      – Пойдем, – тихо проговорил Димка и сам отчего-то застеснялся. Видя, что девочка идет к нему, он повернулся и вышел из кухни.

      – Пойдем, – повторил он ей, когда она остановилась на пороге. – Вон там я делаю.

      В ту комнату, где Димка работал, они пришли молча. Димка взял молоток и, подойдя к стене, принялся заколачивать гвоздь в край планки, еще не прибитой. Гвоздь сразу же согнулся.

      – Кривой, – сказал Димка, сурово поглядывая на девочку: не смеется ли она. – Кривые попадаются гвозди.

      Девочка не смеялась. Она согласилась послушно:

      – Кривой.

      – Я вот уже сколько забил, – показал Димка на первое подоконье. – А это еще осталось. Хочешь, и ты забей, – подал он ей молоток.

      Девочка молоток взяла, но тонкая рука ее сразу же опустилась вниз.

      – Тяжелый, – сказала она нерешительно. – Я лучше не буду.

      И тогда Димка, мгновенно почувствовав себя сильным и старшим, а потому великодушным, похвалил ее:

      – Зато ты танцуешь хорошо. На Новый год. Снежинкой. Я тебе хлопал.

      – А мы сейчас новый танец готовим. К Восьмому марта, – обрадованно заговорила девочка. – Я буду ромашкой. Хочешь, покажу?

      И, не дожидаясь Димкиного согласия, она легко выскользнула из своей расстегнутой шубки, комом упавшей на пол, и, напевая: «Трам-там-там… трам-там-там… тра-ра-ра-ра-ра…», начала танцевать. Руки ее, поднятые над голо вой, легко колыхались, и в такт этому мягкому колыханию, покачиваясь,