Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн. Евгений Кулькин

и Артема Явира. Эти двое выглядели бывалыми, как дубы, заморенными в нашей жизни. Все другие – особенно артист Вадим Тумасов и художник Илья Шкута – явно не вязались в компанию к таким людям, как сам министр.

      Потому именно он, узнав, что Евгений промышляет продажей бензина, сказал:

      – Не знаю, поможет вам это знакомство или нет, но попробуйте не упускать меня из вида. Я помогу свести с людьми, которые вашими предложениями всерьез заинтересуются.

      Вот, собственно, и все. Больше к этому разговору не возвращались. Только один раз Константин Иосифович сказал:

      – Что-то вы как-то зажаты, словно при вас, не щадя дам, произносят нецензурные выражения.

      Ким на это отулыбился – и все. И пьянка продолжалась своим чередом, пока, не вспомнив свой какой-то давний проказ, не выволокли старичка, которого все звали Амамычем и не захотели, чтобы он стал чуть ли не кобельком Гарольдом. Словом, начали дурачиться.

      И вот тут-то к нему подошел Осипик.

      – Не знаю почему, – сказал он, – а мне на свадьбах и на именинах всегда бывает скучнее, чем на тризне.

      Далее он объяснил, что все его существо как бы возражает против заданного веселья.

      Евгений на эту тему не задумывался, потому промолчал, а Ярослав продолжал:

      – А вы знаете, я пришел к выводу, что песни воспитывают человека. А вы слышите, в нашей-то компании не поют?

      Ким кивнул.

      – Ясно объяснить ничего особенного не требуется, – продолжил Осипик. – Но как попробовать понять?

      Он долго плел, что Конебрицкий не из тех людей, которые в своей отставке склонны винить кого-либо. Ибо он так и остался работодателем. Все идут к нему, чтобы строить свою судьбу. И зря, де, он, Евгений Иванович Ким, живет пусть и не в зачуханной, но провинции, ему стоит немедленно перебраться в столицу, где другой символ борьбы и по-иному видится политический фронт, а жизнь выдвигает все новые и новые программы.

      – Правда, – продолжал Ярослав, – сразу высоких должностей реально ожидать трудно, каким-то образом надо учесть, что тут своя специфика и нормы, и, не скрою, жизнь тут строга, как прокурор. И все же колоссальный авторитет того, что ты живешь в столице, давлеет на провинцию.

      Ким не возражал. Он вообще умел слушать и этим зачастую выигрывал.

      – Я человек далекий от центрации, – тем временем продолжал Осипик. – Мне подавай крайности. Но я знаю, откуда приходят деньги и как найти ту информацию, за которую не надо платить.

      Евгений закашлялся.

      – Вы готовы это сделать? – быстро спросил Ярослав.

      – Нет, – ответил Ким, – я просто хотел узнать, повлияет ли отставка Конебрицкого на его дальнейшую судьбу?

      – Ни в коем разе! – вскричал Осипик до неприличия громко. – Экономический рост невозможен без таких людей, как Константин Иосифович. Ведь он в свое время возглавлял специальный институт социального прогноза, защитил докторскую. Кстати, его никто с поста не снимал. Он ушел сам, и это было тяжелым решением, потому как дело касалось оппозиционной партии, вклинившейся в технику расследования товарных сделок страны.

      Он едва передохнул и вновь углубился в почти непонятные