Сбежавшие сестры. Сэнди Тейлор

прямо перед ней.

      – Да, с удовольствием, – объявила я.

      – Только можно нам сперва доесть, тетенька? – спросила Олив.

      – Конечно, можно, – рассмеялась дама.

      Проглотив остатки угощения, мы взяли свои кульки и вышли на улицу вместе с мужчиной и его красивой супругой.

      Нас усадили на мягкое заднее сиденье блестящего черного автомобиля. Чтобы посмотреть в окошко, Олив пришлось встать на колени. В салоне пахло кожей и сигаретами. Я никогда раньше не сидела в машине. Оказалось, что это здорово. Я погладила прохладную гладкую обивку сидений и почувствовала себя ребенком из богатой семьи, а не нищим сорванцом из Ист-Энда.

      Тони пришел бы в восторг. Он был, конечно, тем еще мелким пакостником, но внезапно я поняла, что скучаю по нему. Скучаю по его острым коленкам и дырявому свитеру и по тому, как брату всегда было плевать, что о нем подумают. И с какой отчаянной любовью он заботился о маме, так что порой даже я его не понимала. Эта любовь стала еще сильнее после того, как папа ушел на войну. Я уставилась в окно на домики и людей на улице. У лавки мясника выстроилась очередь. Здесь не было руин, которые остаются после бомбежек. Может, здесь вообще не было войны. С трудом верилось, что не далее как сегодня утром мы с Олив попрощались с мамой в стенах Рэннли-Корта, а теперь уже ехали на роскошном автомобиле в свой новый дом. Странно было сидеть в салоне с этими незнакомыми людьми, но ни страха, ни неловкости я не испытывала. Женщина то и дело поворачивалась и улыбалась нам, спрашивая, все ли в порядке, и указывая на различные важные места, которые мы проезжали.

      – Это деревенская школа, – сказала она, – вон там магазин, а здесь почта. Отсюда вы сможете отправлять письма домой.

      Я покосилась на Олив, чтобы узнать, не расстроило ли ее упоминание о доме, но она, судя по всему, даже не обратила внимания.

      Проехав через деревню, мы свернули на дорогу, возле которой стояла старая каменная церковь. За ней тянулось поле.

      – Что это? – вдруг спросила Олив.

      – Где, милая? – не поняла женщина.

      – Вон то, с ножками. Такое грязное. И вот еще, и вон там… С ума сойти можно! Да их тут целая сотня, чтоб мне провалиться!

      – Это овечки, милая.

      – Овечки?

      – Да.

      – Но овечки ведь должны быть белые, разве нет? Как белые облачка на ножках!

      – На картинках они такие, но в жизни овечки ходят по грязным полям и успевают испачкаться.

      Олив скривилась.

      – Неправда, – продолжала настаивать она. – Овцы не такие должны быть.

      – Может, это только у нас в Уэльсе овцы такие грязные, – предположил мужчина.

      – Ну может. – Олив нахмурилась и прижалась носом к оконному стеклу. – Не похожи они на овец, – повторила она с глубоким недоверием.

      – Ну в Лондоне-то вряд ли живет много овец, милая.

      – Их там вообще нет, – вставила я.

      – Вот видишь.

      Олив это не убедило, и она продолжала бросать недовольные взгляды на грязных овечек.

      Еще немного, и мы въехали через большие железные ворота на усыпанную гравием подъездную дорожку. Машина остановилась.

      – Вот