Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел. Татьяна Николаевна Зубачева

дороге

      – Поспите, капитан. До Бифпита часа четыре, не меньше.

      – Хорошо. Спасибо, сержант.

      – Да не за что, капитан.

      Старцев закрыл глаза, но спать не стал. Не мог. Слишком сумасшедшими были эти сутки.

      Он уже возвращался от Аристова, когда на подъезде к Бифпиту его перехватил Новиков и повёз к Спинозе. Хорошо, что хоть к себе не пересадил, и удалось выспаться в своей машине, предчувствуя бурную насыщенную ночь. А ночка выдалась… под стать компании.

      Старцев полулежал на заднем сидении, закрыв глаза и покачиваясь вместе с машиной. Будто спал…

      …Комната – обычное временное жильё. Кровати, тумбочки, чемоданы под кроватями. Два электрочайника на подоконнике. Стол, заставленный стаканами с чаем и тарелками с бутербродами. И вокруг стола команда. Лучшие умы, тузы, зубры, чистильщики, волкодавы, звёзды розыска… и он, непонятно, как и зачем затесавшийся в эту… стаю, пожалуй, если не свору. Вольность обращения, имена и прозвища, никаких чинов, шутки и намёки, понятные только присутствующим. И он никак не мог отнестись к этому серьёзно, не мог поверить в реальность происходящего. Потому что не понимал причины собрания и своего участия. И мешало увиденное, и услышанное у Аристова. И как всегда мешала не столько недостаточность, сколько необработанность информации.

      – Не робей, капитан, – Гольцев дружески хлопает его по плечу. – Звание не главное.

      – Бешеный, умерь натиск, – улыбается миловидная блондинка с майорскими погонами. Шурочка Милютина. Как о ней отозвался один из её поклонников? Очаровательная кобра? Похоже. – Садитесь, Старцев. А как вас по имени? Геннадий? Ну и отлично. Спиноза, подвинь тарелку. Геннадий, тут каждый сам за собой ухаживает. И кто не успел, тот опоздал.

      – Шурочка, не обижай Костю. Он ревнивый.

      – Ну и язва ты, Золотарёв. Как твои дела?

      – Неделю назад ушёл последний транспорт.

      – Неужели все уехали?

      – Костя, из резерваций все, из городов практически все. Остались единицы, и то… метисы, полунегры.

      – А интегрированные?

      – Кто захотел, Спиноза, тот уехал.

      – Коля, я тебя о деле спросила, про прикрытие ты кому другому расскажи. Многих выявил?

      – Кое-что, Шурочка. Ты можешь язвить, сколько угодно, но…

      – Но взял ты мелочь. И все они как один только стояли в наружных оцеплениях и ничего не видели.

      – По их словам, Костя. И про себя врут, но охотно рассказывают правду о других. На перекрёстных элементарно ловятся. А тебе, кстати, единственную крупную добычу поднесли на блюдечке с каёмочкой. Уже разделанного и под соусом. Кушайте. И опять же, кстати, кем он был? Ковбоем! Так что я был прав. И за это, Шурочка, мне бутербродик из твоих ручек.

      – Это ты про «вышеупомянутую сволочь Седрика»? – рассмеялся Спиноза. – Но тоже, кстати, Коля, он ведь не охранник, а кадровик. Канцелярская крыса, руки исключительно в чернилах.

      – Однако расстрел ему обеспечен.

      – Разумеется. Отдающий преступные приказы и исполняющий их равно ответственны.

      – Ох, Спиноза, не повторяй прописных истин. А Седрика Петерсена, вот наглец,