Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел. Татьяна Николаевна Зубачева

Эркин. – Я… не жил, наверное.

      Женя погладила его по голове, пропуская между пальцами пряди, и снова по шее, плечу, втянула руку под одеяло.

      – Не могу поверить, что ты здесь.

      – Я здесь.

      – А ты часто меня во сне видел?

      – Часто, – Эркин осторожно, чтобы не сбросить одеяло, покачивал Женю, касался сосками сосков. – Так просыпаться не хотелось. Злился.

      – Я тоже тебя видела, – Женя вздохнула. – Ох, как хорошо, что ты вернулся. Я так ждала тебя. Так ждала…

      Он плавно вошёл в неё, покачивал, мягко толкал ударами. Она охватила его за спину, прижалась и, как и он, не целовала, а приникала к нему полуоткрытым ртом. На мгновение он даже ощутил её зубы на плече. Но это же не больно. Если ей так хочется…

      – Ох, Женя, Женя… – он звал её, уплывая в чёрную, тёплую и мохнатую пустоту.

      И она не отпускала его, они уходили туда вместе, оба, сразу. Он не один. Они вместе… вместе… вместе…

      …Женя гладила его грудь, обводя пальцем соски, границы мышц, будто рисовала их. Эркин медленно просыпался, словно всплывая со дна. Как-то купались с Андреем, и он лёг на дно, а потом расслабился и всплыл, вода сама подняла его. Так и сейчас. Он лежит на спине – когда это он повернулся? Они же на боку были – закинув руки за голову, и Женя рядом, мягко трогает, гладит его, ощупывает, её пальцы скользят по его груди, животу, лобку и снова поднимаются наверх к груди.

      – Женя…

      – Я разбудила тебя? Извини, я так соскучилась по тебе.

      – Нет, мне хорошо, я сам проснулся. Женя… тебе неприятно? Ну, трогать меня, ну… – он запинается, не зная, как назвать член и мошонку по-русски, они же весь вечер по-русски говорят, а по-английски ему сейчас даже думать не хочется, – ну, там, ниже.

      – Нет, – дыхание Жени щекочет ему плечо. – Я просто… боюсь. Боюсь, что тебе будет больно.

      – От тебя?! Ты что, – Эркин тихо смеётся, – что ты, Женя, чтоб от твоих рук и больно…

      – Да-а? – искренне удивляется Женя. – А вот я обтирала тебя, ну, когда ты болел, уксусом, помнишь?

      – Ага.

      – И ты прикрыться тогда хотел.

      – Это я не в себе тогда был, – убеждённо отвечает Эркин. – Жар был, а в жару… Потрогай меня.

      И снова пальцы Жени двигаются по его телу, доходят до лобка, перебирают волосы, медлят, и эта заминка вызывает у него странную, никогда раньше не испытанную дрожь, он стискивает зубы, не давая прорваться напряжению, ну же… ну… вот… Рука Жени мягко, чуть касаясь, ощупывает его член, мошонку, гладит. Но… нет, такого с ним не было, никогда. Эркин заставляет себя лежать неподвижно, но мышцы напрягаются как сами собой. Он прикусывает губу, катает по подушке голову, какой-то не стон, не крик, нет, что-то иное клокочет, рвётся наружу, и…

      – Тебе больно?

      – Нет, – хрипит он, судорожно ловя и прижимая руку Жени к себе. – Нет, я просто… я просто не знал, что такое бывает. Женя, ещё, пожалуйста.

      – Тебе… это нравится? Тебе приятно?

      – От тебя всё приятно, Женя… Женя…

      И вот уже его руки шарят по телу Жени. Он резко поворачивается набок, зажимая руку Жени у себя в паху, укладывает Женю поудобнее.

      – Вот