Капитан дальнего следования. Игорь Кулькин

и чинный ряд предложений, и плавную точку в конце. Ему нравилась такая жизнь.

      И как-то в разгар семестра, свалившись от гриппа, весь замотанный шарфами, он сидел перед компьютером – и писал про выезд факультета на каток, на котором и заболел. Из окна сифонил ветер, он трясся и кашлял, но набирал непослушные предложения и все-таки закончил, сбросил по Интернету – и какими щедрыми показались слова редактора, когда она благодарила его в ответном письме, желала выздоровления. И, едва поднявшись, бледный и слабый, он пришел в институт – и ему в руки попалась газета с его выстраданной статьей. Он присел на лавочку в коридоре, открыл газету и зачитался… Неужели это я написал? Он уже совсем ее забыл и даже похвалил себя за нее.

      16

      Еще во времена, когда писал в университетскую газету, Павел впервые задумался о журналистике. И, бывало, лежа на диване, в особенном мире, полном сказочных книг, неожиданных образов и открытий, – он понял, что если писать, то писать интересно. Со смакованием темы, с эквилибристикой слова. На столике, сваленные в кучу, обитали книги, газеты, журналы. Из них Павел выуживал, словно рыбу из пруда, самые разнообразные мысли – и долго держал их в сознании, словно пробуя на вкус. «А смог бы я о об этом написать?» Здесь были и мысли политиков, всегда предсказуемые, всегда старые. Здесь был показ мод и выставка экспрессионистов, была война в Югославии, короткая и зычная война. Павел увлекся этой темой и читал длинные строки о российском возмущении… о самолете премьера, развернувшемся над Атлантикой… о пленных американских пилотах… о русских танках на улицах Приштины… И фотографии – беженцы с безумием одиночества в глазах, тернистые своды храма, рухнувшего от бомбы, брошенная собака, удивленная и беспомощная – она не понимает, как хозяева могли бежать от своей земли… Грустное было время. И Павел пытался написать что-то – свой отклик, свою боль – но выходило беспомощно и пусто, не хватало трепещущих слов, не складывались в мозаику предложения. И он бы не смог даже предположить, что уже через несколько лет он будет зваться звучным словом «профессионал» и что работа над статьей будет для него священнодействием, ворожбой – как неизвестная страна, как открытый материк. А Павел обычно уходил в работу так, что даже трубку телефонную не брал, пока она звенела – и Оксана шла к его столу, брала трубку, врала напропалую:

      – Его нет! Что-то передать?

      А Павел увязал так глубоко, что и не благодарил Оксану. Слышать-то он слышал, конечно, где-то на окраине подсознания мелькали звуки, но и только. Он весь был там, в мире строящихся слов, возводимых предложений.

      И первое условие было – тишина. Оксана уже привыкла и молчала, когда он музицировал на клавишах. Второе правило – горячий чай под рукой. В кружке, а не в пластиковом стакане. Обязательно с лимоном, который они с Оксаной хранили в отдельной коробочке, словно в сейфе. Оба пили чай с лимоном – и Оксана бережно, тонкой, едва осязаемой пленкой нарезала круги – сперва Павлу,