Капитан дальнего следования. Игорь Кулькин

быстроглазые предприниматели, толстощекие адвокаты, а иногда, в приступах щедрости, сюда добиралась и интеллигенция – несколько местных актеров как-то праздновали здесь именины спектакля, но никто их не узнал, и визит прошел незамеченным. Стены отделаны красным деревом, лакированные перила, строгие коричневые столики с позолотой пепельниц, официанты в белых рубашках, легкий аромат коньяка. Приятные черно-белые картины, на которых изящными штрихами, черным карандашом, силуэты людей и животных – вот пожилой господин со скрюченным носом, а вот леопард с бисером пятен на спине. Полутемный зал, в котором можно уединиться, не уединяясь – просто сев подальше от ламп. А если подняться по лестнице на второй ярус, глянешь вниз – а там, в каком-то чужом, незнакомом мире, торопятся люди, сбивая каблуки, а здесь было некуда спешить.

      В тот осенний день они впервые пришли в этот бар. Сели за столик, и розовые скатерти на столах, переплетенные ветви экзотических деревьев, замерших в своих кадках, проворный официант, мигом принявший заказ, медлительный повар, готовивший целую вечность, первый тост, звякнувшие бокалы, улыбка Юли, вино. Теперь, когда минуло уже столько разного, этот вечер сливается в какое-то единое чудо, законченное и совершенное. Его уже не изменить – все те же звуки, те же мысли будут наполнять этот свершившийся вечер, даже если он вспомнит его через половину века, на самом закате, в предсмертных сумерках… А ведь правда – что он будет вспоминать, когда придет его час? Уж точно не эти заковыристые строчки, над которыми сейчас ломает голову. И не этот день, потраченный на работу… Вспомнится что-нибудь живое и легкое. Например, те яркие мгновения, когда он впервые поцеловал ее на лавочке, в темноте набережной, под гул ночных клубов. Она еще тогда отодвинулась, обидевшись на какую-то его фразу. И он отодвинулся вслед за ней – на другой конец. И так они двигались друг от друга, пока не дошли до края. И после этого оставался только один путь – сближение. Они встретились на середине лавочки. И теперь это мгновение представилось так упоительно, что Павел снова видел все, что видел тогда, чувствовал все запахи, слышал все звуки. И теплый ветер, овевающий их, и цветущую смородину, и жесткую лавочку, и мягкие губы Юли – память все сохранила до мельчайших деталей, словно зная все наперед, словно предчувствуя разлуку.

      12

      И во всем городе он не сумел отыскать себе места, где бы мог отлежаться, как уставший дикий зверь. Вспомнилось время после окончания института, когда в застывшем, как зеркало, мире никак не мог разглядеть себя. То ли он сам не проявлял инициативы, то ли жизнь цеплялась за лень, как утопающий за спасательный круг, но он не мог выдвинуть ни одного разумного довода в пользу работы. Она ему казалась настолько далекой, ненужной и какой-то закостенелой, неподъемной тяжестью, что он даже не пытался устроиться. Родные зудели в уши, что мужик должен работать, а он только отмахивался. Никакие предложения его не прельщали. Дядя обещал пристроить в супермаркет