Капитан дальнего следования. Игорь Кулькин

цепь милиционеров, стоящая немой стеной вдоль периметра сцены, казалась какой-то таинственной стражей, молчаливой, загадочной, стоящей в тени, куда не долетали разноцветные огни прожекторов. Певица кричала в темноту, в густую ночь, в которой стояла огромная живая стена на ступеньках, привычные слова:

      – Привет, город! Как настроение?

      Лучи, не добегая до ступенек, рассыпались, растворяясь в черной гуще, музыка вокруг была во всем, в каждом сантиметре пространства, и люди вдыхали ее вместе с воздухом, с каждым глотком, с каждым вдохом. Музыка билась быстрее, чем сердце, и словно разряды тока проходили через огромное, живое тело толпы. И кровь билась, подчиняясь этому ритму, уходя в него целиком, преклоняясь перед ним, веря в него, как верят в лучшую, бесконечную жизнь, и голова кружилась от счастья, что все возможно, раз есть эта музыка, этот день, эта молодость. Как странно было вспоминать тот оставшийся за пределами музыки мир, пропадающий где-то вдали, в завтрашнем дне, который так далек и так беспощаден, потому что он придет. И завтра закончится сегодняшний день, когда есть эта музыка, эта набережная, полная азарта и ритма, кончится пиво, и будет работа, учеба, похмелье… Ничего веселого. Все, что близко и радостно, останется здесь, и с утра дворники выметут мусор, и все эти банки, бутылки, обертки, как проходящую молодость, сгрузят в мусорный бак.

      Когда они вышли на террасу набережной, казалось, прояснился воздух и дышать стало легче. Здесь все было гораздо медленнее. Гуляли пары. Носились на роликах дети. На лавочках чинно сидели стильные люди с бутылками пива. Целые семейства, с маленькими детьми, пухлыми мамашами и пузатыми папами, бродили возле фонтана. Все приходило в норму, мир успокаивался. Павел предложил:

      – Давай в «Фарфор»?

      Юля засмеялась:

      – О’кей. Только там мест не будет.

      – Уверена? Тогда в «Коты и кошечки»?

      – Да это же совсем столовка советская! Ты представляешь, я там однажды таракана видела!

      – Ну а куда тогда?

      Она как-то передернула плечами – опять показалось, что ей холодно, и Павел чуть не обнял ее, но удержался.

      – Давай просто погуляем, – наконец сказала она.

      И они пошли по темным извилистым аллейкам, полным лавочек, с редкими фонарями, которые светили так добродушно, словно стесняясь. Они попадались изредка, эти фонари, и только на главной аллее, а во всех ее ответвлениях, в переходах, в закутках царил сказочный полумрак. И там, в этих закутках, стояли волшебные уединенные лавочки. Но как много их ни было, все равно в эти теплые весенние вечера они были все заняты, и приходилось долго бродить, отыскивая свободную, и как радостно бывало, когда находили ее!

      Вот и Павел с Юлей прошли по всей этой длинной, нескончаемой аллее, а свободных лавочек не было. Они свернули в боковую аллею, миновали ее и вышли к бетонному парапету, за которым начинался зеленый склон – и все ниже, ниже уходил он к речному вокзалу, который мерцал разноцветьем огней – переливаясь. Где-то