Сбежавший нотариус. Эжен Шаветт

прихожую, где их ждал слуга, чтобы подать зажженную свечу. Вдали раздался гром.

      – Твой садовник не ошибся, предсказав нам грозу в эту ночь. Не пройдет и часа, как она разразится, – заметил Либуа.

      – Какое мне до этого дело, – отозвался Монжёз, зевая. – Когда я сплю, пушечный выстрел и тот не разбудит меня.

      Художник протянул ему руку, полагая, что они направятся в разные стороны, но маркиз произнес:

      – Я иду с тобой.

      – Разве твоя спальня не по соседству с комнатой жены?

      – Нет, над твоей.

      Дойдя до комнаты художника, Монжёз протянул ему руку:

      – Прощай, мой милый, – произнес он. – Думаю, что ветер и гром усыпят меня. Постарайся и ты выспаться хорошенько. Да, кстати, ты рано встаешь? Что касается меня, то предупреждаю, заря застает меня уже на ногах. Можно пари держать, что я завтра чуть свет явлюсь разбудить тебя. Ты же знаешь, то мы отправляемся первым поездом.

      Маркиз удалился; войдя в свою комнату, Либуа услышал его шаги у себя над головой.

      VIII

      Шум продолжался несколько минут, затем воцарилась тишина, а спустя короткое время раздался звучный храп.

      «Наш соня уже храпит. Последуем его примеру», – подумал художник и лег в постель.

      К несчастью, сон не шел к нему. Художник то и дело ворочался с одного бока на другой; храп маркиза только раздражал его. Вдруг он прислушался: наверху, в комнате Монжёза, послышались легкие шаги.

      – Неужели маркиза в самом деле любит своего супруга? Не сомневаюсь, это она пришла к Монжёзу. Эге! Не такая уж она льдина, как говорит маркиз!

      Ночная посетительница остановилась, потом опять легкие шаги, мало-помалу удаляющиеся, и наконец, тишина. Храп между тем продолжался.

      – Если маркиз не просыпается, значит, никто не нарушил его сна. А между тем кто-то входил в комнату.

      Либуа решил было, что слуга принес платье к завтраку. Это объяснение было вполне разумным, но художник все же продолжал сомневаться и, переворачиваясь с боку на бок в своей постели, бормотал:

      – Чересчур легкая походка у этого слуги! Готов поклясться, что это были женские шаги.

      Наконец, Либуа понял, что в этой постели и при такой удушливой жаре, когда воздух словно пронизан электричеством, он не сможет уснуть. Лучше встать, чем мучиться. В один миг художник оказался на ногах, оделся и зажал в зубах сигару. Он тихонько раздвинул жалюзи и последовал совету, данному ему Монжёзом: вылез из окна и очутился под открытым небом.

      Небесный свод был черным. Гроза приближалась. Порывы ветра возвещали ураган, готовый вот-вот разразиться над Кланжи.

      «На ветру, пока нет дождя, я смогу немного освежиться. А при первых упавших каплях вернусь в комнату», – подумал Либуа.

      Пройдя двадцать шагов от замка, он обернулся посмотреть, не разбудил ли своим бегством Монжёза. Но нет, маркиз продолжал спать крепким сном. Тут Либуа увидел в комнате маркизы свет, пробивавшийся из-за гардин.

      «Очевидно, приближение грозы прервало сон этой нервной, болезненной женщины», – подумал