Сбежавший нотариус. Эжен Шаветт

отворил дверь в комнату приятеля. Растянувшись на спине, сложив руки крестом, с открытым ртом, похрапывая, маркиз спал как блаженный. Подойдя к кровати, Либуа протянул руку, чтобы ущипнуть маркиза за нос, как вдруг случайно взглянул на ночной столик. Там лежало письмо в запечатанном конверте с надписью, сделанной женским почерком: «Господину Монжёзу», и внизу: «По пробуждении».

      При виде этого письма художник все понял. Значит, накануне в комнате маркиза Поль слышал легкие шаги госпожи Монжёз. Она принесла мужу письмо, в котором сообщала, что покидает его и уходит к своему любовнику, доктору Мореру.

      Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что Монжёз, прочитав письмо жены, придет в отчаяние, поднимет шум и крик и не поедет к любовнице. Единственным верным средством воспрепятствовать этому было помешать маркизу прочитать письмо. Возле камина стоял столик, заваленный книгами и бумагами. В самом низу молодой человек увидел томик, заглавие которого заставило его улыбнуться.

      – Пусть меня повесят, если Монжёз в ближайшие десять лет возьмется прочитать «Медитации» Ламартина.

      Десять лет показались ему достаточной отсрочкой для сообщения дурной новости. Он подсунул письмо под том стихотворений Ламартина. Сделав это, он решительно протянул руку к Монжёзу и зажал нос спящего указательным и большим пальцами. Монжёз проснулся, узнал приятеля и сказал, зевая:

      – Это ты? Вот так штука! А я думал, что мне придется будить тебя. Хорошо ли ты спал? А гроза, предсказанная Генёком, была или нет?

      – Лишь несколько капель дождя и ни одного удара грома.

      – Оттого-то я и спал без просыпу. Который теперь час?

      – Около пяти.

      В один миг Монжёз вскочил с постели, вскрикнув:

      – Я едва успею одеться к первому поезду!

      – Поспеши, – ответил ему Поль, – а пока ты будешь одеваться, я пройдусь по саду.

      Либуа не хотел стать невольным соучастником проказ маркизы. Он предоставил счастливой или несчастной звезде маркиза решить, найдет ли он письмо, спрятанное под томом стихотворений Ламартина.

      Либуа счел маловероятным, что человек, который одевается и спешит к любовнице, задастся вопросом, не лучше ли начать день с чтения «Медитаций». Правда, на этом свете не раз случались самые странные и неожиданные вещи, и когда кто-либо пытался понять их причины, то не находили ничего, кроме следующего наивного объяснения: «Так Богу было угодно».

      Тщетно пытаясь отыскать на дорожках аллей следы маркизы, которые были смыты дождем, Либуа с четверть часа проболтался перед цветником, потом, случайно повернув налево, попал в огород и увидел садовника Генёка. Художник, намереваясь узнать поближе нового знакомого, направился к гиганту, но, заметив на другом конце огорода собаку, вскрикнул:

      – О! Нотариус!

      Это слово мгновенно подействовало на садовника. Генёк быстро выпрямился, лицо его исказилось в свирепой гримасе, а кулаки сжались; он готов был, как тигр, броситься на свою добычу. Голосом, дрожащим от ярости, он крикнул:

      – Нотариус?