На что способна умница. Салли Николс

школьницу не следует отпускать в одиночку на политический митинг. Пожалуй, думал он, ему вообще стоило бы запретить Ивлин иметь общее с этими женщинами. Но что-то в его душе решительно восставало против подобного запрета. Когда-нибудь они с Ивлин поженятся, если это событие хоть как-то зависит от него, и он вовсе не желал, чтобы его брак стал традиционным викторианским, в котором жена полностью подчиняется мужу. Ему хотелось отношений на равных – в той мере, насколько это возможно.

      Вот тут-то и возникала загвоздка. Равными они с Ивлин не были. Во многих отношениях она оставалась ребенком, взращенным в тепличных условиях. Ей не позволяли читать газеты. Не позволяли общаться с юношами – разумеется, кроме Тедди, – и он был почти уверен, что рассказать ей, как на самом деле устроена жизнь, вовсе некому. Тедди прекрасно понимал, что миссис Коллис доверила ему присматривать за ней и ждет от него отнюдь не разрешения общаться с женщинами, которые бьют стекла бутылками с зажигательной смесью.

      Если уж начистоту, ему все это было не по душе.

      Вчетвером они устроили в детской спальне «большой совет вождей», как у индейцев. Теперь, когда все они выросли, детская спальня была официально объявлена спальней младших девочек, а дневная детская – классной комнатой. Но Ивлин так долго знала детскую под ее прежним названием, что постоянно забывала новое. К тому же в ней все напоминало о детстве: старая лошадка-качалка, на которой уже много лет никто не катался, стопка потрепанных коробок с настольными играми на комоде, в книжном шкафу – «Просто сказки» и «Сказки Матушки Гусыни», по-товарищески прислонившиеся в книжном шкафу к «Робинзону Крузо», «Собаке Баскервилей» и «301 делу, на которое способна умница».

      Тедди уселся в ногах постели Хетти и на правах давнего друга сунул ступни под пуховое одеяло. Камин не топили, в комнате было холодно.

      – Рассказывайте всё! – велела Кезия.

      – Вы взорвали почтовую тумбу и врезали полицейскому в челюсть? – спросила Хетти.

      – Вас арестовали?

      – Тихо! – прервала Ивлин. – Если услышит мама, нам не поздоровится. И нет, конечно же, никто нас не арестовывал. Просто там выступали люди. Кстати! Мы же вам кое-что принесли. – И она бросила сестрам значки – круглые, эмалевые, раскрашенные в цвета Женского социально-политического союза миссис Эммелин Панкхёрст: зеленый, белый и фиолетовый[2]. Надпись на них требовала «Голоса женщинам». – Только, ради всего святого, прячьте их от мамы с папой.

      – Кто там был? – допытывалась Кезия, не выпуская из рук значка. Бунтарская метка! – Миссис Панкхёрст была?

      – Вполне могла быть, – ответил Тедди. – Там же собрались сотни человек.

      – Одни женщины?

      – Нет, и мужчины тоже. Но ораторами были только женщины. Выступала одна леди – ну, пожалуй, на самом деле не леди, – которая работала на фабрике, и она рассказывала, как это тяжело и как все фабричные девушки хотят голосовать. Было ужасно интересно. Была еще другая, из Вайоминга, –

2

Зеленый, фиолетовый и белый – три цвета суфражисток. Появилось от лозунга Give Women the Vote, которому соответствует Green, White and Violet. Суфражистки вкладывали смысл в каждый цвет, так, фиолетовый обозначал преданность, белый – чистоту, а зеленый – надежду.