Царь живых. Виктор Точинов

Мне его жалко…

      Она удивилась.

      У них были одинаковые глаза – поразительного, небывало-синего цвета.

      А в остальном были они не похожи.

* * *

      Пуля ударяет в хребет.

      Тело дергается, скребет конечностями по земле. Телу хочется жить. Жить ему недолго, последние мгновения растягиваются в вечность. Вот и вся загробная жизнь…

      Агония затягивается.

      Ваня стреляет в голову.

      Крыса мертва.

      Ваня удивляется себе, своему инстинктивному выстрелу – слишком дороги ремингтоновские “0.22 магнум”, чтобы тратить их на добивание. На добивание крыс.

      Тем более чужих крыс.

      Но крыс мало, хреновый разведчик из Полухина. Крыс почти нет. И это странно. Неожиданно побывали дератизаторы? С какой радости? Кто станет оплачивать очистку от грызунов фабрики-призрака? Хвостатые дожрали комбикорм и дружной армией двинулись в поход? Говорят, такое бывает… Или что-то стряслось с генераторами? Со всеми сразу? Невероятно…

      Газовых гранат они больше не используют. Вместо них – привезенные Ваней из Англии генераторы. Гораздо удобнее. Крыс выгоняет ультразвук. Слабый, на человека не действует. И это хорошо – крупная дичь не вовремя не полезет. Пульки крохотные, работать надо филигранно – а то подранок уйдет далеко. Или вообще уйдет. Такой риск не нужен. Лучше брать тепленьких, на лежке.

      В логове.

      Подтягиваются остальные – злые, разочарованные. С такой охотой до гроссмейстера, как до Китая на карачках. Прохор набрасывается на Славика:

      – Ты куда нас привел, пидор гнойный?! Что за херня?! Да я дома, в своем подвале больше настреляю – через день после потравы! Эльдорадо он нашел, мудила грешная…

      Заводит сам себя, напирает на сжавшегося Славку. Кажется, готов схватить за грудки, ударить…

      Ваня придвигается. Ни к чему такие эмоции, совсем ни к чему.

      Когда в руках оружие.

      – Значит, так, – рубит Прохор. – В логово вместо этого педрилы иду я.

      Ваня шагает вперед. Бросает коротко:

      – Окстись!

      Педагоги трудились не зря, но северные словечки в его оксфордской речи изредка проскакивают. В такие моменты.

      Меряются взглядами. Остальные отступили – не дыша.

      Прохор отворачивается. Отходит, кроя по матери все и всех – от майора Мельничука до отдаленных потомков Полухина. С остервенением бьет ногой по добитой Ваней крысе – крысиный труп улетает. Вместе с хвостом. Матерный ураган подходит к двенадцати баллам Бофорта.

      Но о Ване и его матери – ни слова.

      Ваня молчит.

      Прохор его тревожит, и началось это давно. Ваня все сильнее подозревает, что Прохор никогда не относился к очистке как к работе – тяжелой, поганой, но необходимой. Просто Прохору это нравится.

      Нравится убивать.

* * *

      Фонари укреплены над стволами – вместо снятой оптики. Но выключены. Рано. Фонари потом – ослепить, парализовать дичь.

      Славик и Ваня идут в темноте. Бесшумно. В инфрасвете кирпичный лабиринт кажется еще гнуснее. Ваня недоумевает – почему логово в подвале? Ведь свободна вся фабрика… Лето, тепло… Закрепившаяся до стойкого рефлекса