Тайны гениев. Михаил Казиник

рассказчик знает всю историю от начала и до конца и не считает, что в ней «много неправдоподобного». Он рассказывает историю пропавшего носа как подлинное событие.

      Так кто же это?

      Ясно. Эта фраза принадлежит слушателю, который, дослушав историю до конца, утверждает, что в ней много (!!!) «неправдоподобного».

      Это очень рассудительный слушатель, вдумчивый и интеллигентный.

      Он не хочет обидеть рассказчика мыслью о том, что в рассказе все – полнейшая чепуха.

      А кто следующий?

      «Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение носа и появление его в разных местах в виде статского советника…»

      А это кто? Похоже на точку зрения какого-то чиновника из департамента. Не того ли, где служил Ковалев?

      А может быть, и из «другого ведомства».

      «Как Ковалев не смекнул, что нельзя через газетную экспедицию подавать о носе».

      Это, скорей всего, газетный экспедитор.

      И тут же, боясь, что его уличат в корысти, добавляет:

      «Я здесь не в том смысле говорю, чтобы мне казалось дорого заплатить за объявление: это вздор, и я совсем не из числа корыстолюбивых людей».

      Следующий голос безо всякой аргументации и рассуждений дает оценку поведению Ковалева:

      «Но неприлично, неловко, нехорошо».

      Звучит довольно-таки либерально.

      А вот, вполне возможно, слово полицмейстера, занимающегося личным делом арестованного цирюльника Ивана Яковлевича:

      «И опять тоже – как нос очутился в печенном хлебе и как сам Иван Яковлевич?.. нет, этого я не понимаю, решительно не понимаю».

      Но все эти высказывания – мелочь, ничто по сравнению с дальнейшим.

      Ибо дальше разговор продолжается на ГОСУДАРСТВЕННОМ УРОВНЕ и становится совсем уже небезопасным для рассказчика.

      Попахивает Сибирью.

      Вначале еще не так страшно – всего лишь обсуждение в цензурном комитете:

      «Но что страннее, что непонятнее всего, – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты».

      И вдруг дальше слышится мне высший державный голос:

      «Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы».

      Уж не сам ли это царь-батюшка?

      Нет-нет-нет! Просто у страха глаза велики. Наверно, это просто какой-нибудь министр или тайный советник.

      (А может, все-таки ЦАРЬ? Два раза про пользу отечеству в одном предложении.)

      Итак, сколько же мы насчитали?

      Пять, семь, восемь?

      Да нет же, скажет читатель. Все эти подсчеты надуманны.

      И будет абсолютно прав. Ибо количество участников финала – неисчислимо.

      Это – модель гоголевской России, ее уродливых институтов.

      Эта модель породила Ковалева и всех участников этого дикого сна (Нос-Сон).

      А если я буду рассуждать на психологическом уровне, то перед нами – литература «потока сознания», интереснейшего литературного явления, которое появится через сто лет после Гоголя (Пруст, Джойс, Саррот и другие). То есть