Тайны гениев. Михаил Казиник

близкий, что мама не выдержала и пожаловалась ей на меня: «Не знаю, что с ним делать, – несет сплошную антисоветчину, у меня уже сердце от этих разговоров болит!»

      Ася Семеновна увела меня в другую комнату и спросила, чем я недоволен. А недоволен я, как вы понимаете, был советской властью.

      Я обрадовался и, четко аргументируя, изложил по пунктам причины моей нелюбви.

      Я был логичен, последователен, мудр и слегка язвителен.

      Никогда не забуду, что ответила на все мои доводы Ася Семеновна.

      Она произнесла буквально следующее:

      «Ах, Мишенька, дорогой, советская власть – шмоветская власть – это все ерунда, мелочь, пустяк. Лишь бы мамочка была здорова».

      Это прозвучало так неожиданно, так естественно и так верно, что я опешил и впервые не нашелся, что ответить.

      Права была Ася Семеновна!

      Мамино здоровье важнее советской власти.

      Да и антисоветизм ее высказывания был куда сильнее моего: он был спонтанный и мудрый.

      Советская власть, шмовецкая власть, любая власть должна отступить перед здоровьем моей мамы. И это уже не абстрактный гуманизм, а конкретный.

      Так вот и мучился я, болтаясь между двумя формами гуманизма.

      Но было в моей жизни еще одно чувство, которое если и не примирило меня с советской властью, то отбросило мою ненависть к ней на задний план.

      (Хотя я никогда не прощу этой власти среди многого прочего тысячи и тысячи часов моей жизни, бездарно потраченных на конспектирование классиков марксизма, еще тысячи бесценных часов юности, отданных этим диким комсомольско-профсоюзным собраниям, нечеловечески глупым лекциям по истории КПСС, научному коммунизму, марксистско-ленинской философии, пожизненного для меня запрета выезжать в другие страны.)

      А примирило меня с жизнью в этой стране чувство гордости

      за ее уникальные традиции культуры прошлого,

      за удивительных людей – представителей старой русской интеллигенции (ничего подобного в мире больше нет), часть которых я еще, слава Богу, успел встретить;

      за величайшие в мире традиции гуманитарного образования, которые моя страна развивала вплоть до страшного большевистского переворота.

      Примерно в то же время, когда я читал Достоевского, мне попалась на глаза маленькая книжечка о традициях русской культуры.

      Сейчас уже не помню, сколько и какие там авторы, у меня ее давно кто-то зачитал.

      Но ясно помню потрясшую меня до глубины души историю времен русской дореволюционной гимназии.

      История следующая.

      Это было в 1913 году.

      Одиннадцатилетняя девочка, пансионерка Московской Ржевской гимназии, приставала к своему дядюшке с просьбой показать, что у него написано на медальоне, который тот всегда носил с собой на груди. Дядюшка снял медальон и протянул девочке.

      Девочка открыла крышку, а там ничего не написано.

      Кроме пяти нотных линеек и четырех нот: соль-диез – си – фа-диез – ми. Девочка помедлила мгновенье, а затем весело закричала:

      – Дядюшка, я знаю,