Тайны гениев. Михаил Казиник

наступило время Актеру-Гамлету сделать свой первый шаг на пути к смерти.

      «Гул затих» – звучит как приговор, как выстрел.

      «Я вышел на подмостки».

      Кто он, этот «Я»? Кто вышел на подмостки?

      Стихотворение называется «Гамлет». Значит, Гамлет вышел навстречу Смерти.

      Но ведь Гамлет вышел после затихшего в театральном зале гула, да еще вышел на подмостки (сцены).

      Значит, это – Актер.

      Теперь перенесем акцент:

      «Я вышел на подмостки».

      «Я вышел» – здесь это очень трагично (все-таки вышел!).

      Не пытался избежать, отказаться от этой страшной участи.

      Был гул в зале, зрители рассаживались по местам, разговаривали, шелестели программками, обсуждали, кто сегодня играет (умирает) Гамлета, кто играет (умирает) Офелию.

      Гул затих, значит, время осмелиться выйти.

      ВЫШЕЛ!!!

      И что же будет делать? Говорить, танцевать, петь?

      Нет!

      «Я ловлю в далеком отголоске,

      Что случится на моем веку».

      Гениальный поворот стиха!!!

      Вышел – и мгновенно попал в Вечность.

      Вы только подумайте, кто ловит в «далеком отголоске».

      Актер? В этом случае для него «далекий отголосок» – время Гамлета.

      Ибо актер – наш современник.

      И он ловит в истории Гамлета аналогии со своим (то есть нашим) веком.

      А что же это за «далекий отголосок» для Гамлета?

      И здесь мы прикасаемся к великой силе выразительности поэзии вообще и поэта Бориса Пастернака в частности:

      «На меня наставлен сумрак ночи

      Тысячью биноклей на оси.

      Если только можно, Авва Отче,

      Чашу эту мимо пронеси».

      Здесь, как это часто происходит в поэзии Пастернака, мы мгновенно попадаем в такое измерение, где театральные бинокли соизмеримы со звездами. С театральной точки зрения речь идет об известном каждому актеру эффекте: когда смотришь в зал со сцены – не видно ничего.

      Но зрители, глядящие на освещенную сцену через бинокли, видят каждую морщинку на лице актера.

      Они увидят вблизи гримасу Смерти, они будут обстоятельно наблюдать в бинокли трехчасовой путь Гамлета к Смерти.

      Но здесь есть и другой образ:

      сцена – это наша Планета, а «тысяча биноклей на оси» – звезды, иные миры, наблюдающие за нашим миром, в котором происходит невероятная трагедия.

      Кто же в этом случае на сцене?

      Гамлет? Да!

      Актер? Конечно!

      Но и не только.

      Прочтите внимательно третью и четвертую строчки этого катрена, и перед вами появится образ Того, Кто в стихе именуется «далеким отголоском». Того, кто однажды, очень давно, перед «наставленным сумраком ночи» уже просил своего Отца «пронести эту чашу мимо».

      Вот он и появился, третий участник трагедии – Иисус Христос.

      Эпизод Нового Завета, где Иисус из «сумрака ночи» Гефсиманского сада обращается к своему Отцу с неожиданной просьбой отменить все ужасы:

      мучения,

      предательство