Птицы его жизни. Екатерина Вильмонт

засовывал в чужие рюкзаки наркоту. Ведь засунул же он красную ключницу в рюкзак тому парню. И тот ничего не заметил, а в Москве его вроде бы замели. А может, дело было вовсе не во мне, а в том, что он знал этого типа и таким образом за что-то мстил ему? Да, тут сам черт ногу сломит… Но меня неудержимо тянуло вновь и вновь смотреть на его фотографию, которую Марьяна милостиво скинула мне на телефон. Какое дивное лицо! Глаз не оторвать. Эти огромные глаза, в которых читалась… боль. Едва заметная улыбка, коротко стриженные темно-русые волосы… На такое лицо можно смотреть долго-долго и видеть в нем то, что, собственно, хочется видеть. Мужественного человека, романтического героя, спасающего незнакомую женщину, а вовсе не пусть и талантливого, но художника, зависящего от галеристки, с которой он, скорее всего, спит, а она держит его при себе… Нет, это не мой герой! Зря Марьяшка полезла в эту историю. Расковыряла все… А я уже начала забывать о нем. Видимо, в Берлинском аэропорту он был один, и там он был мужчиной, а в выставочном зале под присмотром фру Бергстрем – слабаком-художником… Может, у него раздвоение личности? А зачем мне псих? Боже упаси! И все-таки я постоянно возвращалась мыслями к Мирославу Гончару. Перед глазами стояло его лицо и… четыре амфоры с танцовщицами. И как-то утром я вдруг поняла, что мне просто необходимо еще раз поехать на эту выставку, если она, конечно, еще не закрылась. Я полезла в Интернет. И выяснила, что завтра последний день ее работы. У меня уже не осталось сомнений.

      – Евгения Давыдовна, можно мне сегодня уйти часа в три? – не без робости спросила я.

      – А в чем дело, Глашенька?

      – Да мне к врачу надо! – соврала я.

      – Ну, если к врачу… Идите, конечно. У вас что-то болит?

      – Хоть и не болит, но… пломба вылетела. И уже начинает ломить от холодного…

      – Ох, бедненькая! Идите, конечно, идите! Зубы запускать нельзя!

      И я поехала на выставку. В зале кроме меня никого не было. Но большинство работ было уже продано. Впрочем, я ничего покупать не собиралась. Смотрительница сегодня была другая. Я спросила:

      – Извините, а автор сегодня будет?

      – Вроде недавно был, может, еще заглянет, – совершенно безразличным тоном ответила женщина.

      И вдруг мой взгляд наткнулся на совсем небольшой кувшин, ничем как будто бы не примечательный, из темной словно бы старинной глины, такое впечатление, что его нашли на раскопках… Я пригляделась, таблички с надписью «Продано» не было видно.

      – Скажите, а этот кувшин продается?

      – Таблички нету? Значит, продается.

      – А сколько он стоит?

      – Да откуда мне знать! – раздраженно бросила женщина. – Сейчас позвоню. Вы в самом деле хотите купить или же просто так интересуетесь, а то мне лишний раз зазря с этой мегерой общаться нет резона.

      Очень интересно, кого она имеет в виду? Уж не Анетту ли Бергстрем?

      – Я бы купила, но я ж не знаю, сколько стоит, может, мне это не по карману, – улыбнулась я женщине.

      – Да тут все дорого, сам-то Гончар легко сбавляет цену, а вот его мегера…

      – Кто?