На войне как на войне (сборник). Виктор Курочкин

всех бы вернуть, кто уехал… Сколько в Лукашах народу было…

      – Всех не вернуть. Половину бы хотя, – отозвался Конь.

      Василия Ильича так и подмывало сказать, что вот он тоже сам приехал в колхоз, никто его не гнал, но, взглянув на мрачное лицо Коня, промолчал.

      После ужина Конь, натянув на голову фуфайку от комаров, лег и сразу захрапел. Овсову спать не хотелось. Собираясь на сенокос, он думал о задушевных разговорах у огня, о песнях. Нет, нет, не так представлял все это Овсов… Он долго лежал, привалясь к шалашу. Далеко за лесом поднималась луна – белая, холодная, как ком снега.

      Пришел Сашок, сел рядом, поежился, постучал каблуком о каблук.

      – Не спишь, Ильич? – потом зевнул и на корточках заполз в шалаш.

      Забылся Василий Ильич под утро, когда на бледном небе терялись звезды.

      Овсова разбудили крики людей и лязг кос. Висел плотный сизый туман. Река словно кипела – над водой кривыми столбами поднимался пар, и сквозь него тускло светилось плоское солнце. Копылов уже запрягал лошадей в лобогрейку.

      – Тпру, стой, но, но, не балуй… Дай ногу! Ногу дай, дура! – ругал он молодую кобылицу.

      В синем берете, из-под которого торчали влажные завитки волос, появилась Клава Кожина.

      – Собирайся, мужики, начинать пора! – весело крикнула она и опять пропала в тумане.

      Сашок туго затянул ремень на пиджаке и принялся точить косу. Василий Ильич переобулся, прикрепил к поясу брусницу. Ему досталось косить в паре с Сашком.

      Коса нырнула с легким свистом, и, словно сбритая, легла трава, а пятка косы отбросила ее в сторону. Еще взмах, еще взмах, еще, еще. Василий Ильич оглянулся – за ним вытягивался ровный желтоватый прокос. Овсов глубоко вздохнул и почувствовал, как легко дышится и как что-то давно забытое, волнующее просыпается в нем… Косилось спорко. Роса лежала обильная, и коса без усилий срезала высокую, подернутую редеющим туманом траву. Впереди, размеренно махая косой, шел Сашок. И Василий Ильич с завистью отметил, что хотя он и не отставал от Сашка, но прокос у того был шире и чище. «Взи, взи», – пела под металлом трава и, обнажив желто-зеленые стебли, ложилась ровными рядами.

      Пройдя метров тридцать, Сашок остановился и четырьмя взмахами узкого бруска поправил лезвие; потом оглянулся, сбросил с плеч пиджак, стянул рубашку и, голый по пояс, быстро обошел Овсова. Василий Ильич тоже разделся и стал нажимать. Волнение охватило его, когда плоская, как доска, спина маленького Сашка стала приближаться.

      – Ага, ага, – радовался он, глядя на двигающиеся из стороны в сторону лопатки Сашка. – Ничего, ничего, – подбодрял он себя.

      А Сашок шел и шел. Уже тяжело дышал Василий Ильич, рубашка взмокла, прилипла к плечам, глаза заволокло зеленью, и он напрягал зрение, чтобы не потерять из виду квадратную фигуру Сашка на толстых коротких ногах.

      «Не могу, не могу, – стучало в голове, – брошу, брошу, вот, вот».

      Но Сашок остановился и стал вытирать потное лицо. Минутная передышка – и опять впереди качающиеся лопатки Сашка, а в трех шагах от него