На войне как на войне (сборник). Виктор Курочкин

выбирает папироску, ждал другого разговора. Он не сомневался, что его не миновать. Петр, чиркая спичкой, казалось, совсем безразлично спросил:

      – С заводом-то как, решил?

      – Я, Петр Фаддеич, – начал Овсов, – много думал вчера, да и раньше… – Василий Ильич замолк, поскреб стол ногтем.

      – Ну и что же? – Петр, навалясь на стол грудью, пристально посмотрел на Овсова.

      – Не могу, нет моего согласия, – Василий Ильич сразу почувствовал, как тяжело было это сказать и как легко стало, когда он уже сказал, только на какой-то миг стыд уколол уши. Но он, осмелев, договорил: – Я не затем сюда ехал, то есть я ехал в колхоз, а не на производство, то есть хотел работать в поле… Вы, Петр Фаддеич, должны понять меня.

      – Не понимаю, Василий Ильич, не понимаю, – искренне признался председатель.

      – Я хочу быть рядовым колхозником.

      – Ну хорошо, завод не хочешь; а если мы тебя в кузницу пошлем?

      – Нет-нет, – запротестовал Овсов, – только рядовым.

      – Да каким же рядовым ты хочешь быть? – воскликнул Петр и, вскочив, подошел к Овсову. – Василий Ильич, ну что такое рядовой колхозник, что он делает?

      – Да мало ли в колхозе разных работ: косить, хлеб убирать, сено вязать, риги топить… – начал перечислять Овсов.

      – Эх, Василий Ильич, Василий Ильич, – остановил его Петр, – «риги топить»! Да у нас ни одной риги не осталось. А колхозники уже и снопы вязать разучились. Все делают машины; сеют и убирают…

      – Вот из-за этих машин колхозники и сидят на граммах.

      – А если бы машин не было – тогда что?

      Овсов не ответил.

      – Тогда бы, Василий Ильич, – продолжал Петр, – мы и граммов не получали. Только зерновых у нас двести гектаров. Не уберет комбайн – все сгниет на корню.

      Василий Ильич, не слушая, смотрел в окно. По раме металась пчела… Форточка была открыта, но пчела, добираясь до нее, поворачивала обратно, жужжала, билась о стекло. Василий Ильич подошел к окну, чтобы выпустить пчелу.

      – Гвоздями рама забита, – пояснил Петр, когда Овсов попытался открыть окно.

      – Надо бы починить, – заметил Василий Ильич и почувствовал, что сказал это совершенно зря.

      Он стоял у окна и с тоской думал, что сейчас председатель опять станет убеждать его.

      «А ведь я могу сторожем быть или коней пасти. Ночь пропас – и весь день дома». Василий Ильич вспомнил, как жаловался старик Кожин, что кони шляются без надзора. Должность конного пастуха представилась ему настолько желанной, что он первым заговорил.

      – Конюх тоже нужен, – согласился Петр, – только не этого я от тебя хотел, Василий Ильич.

      Идя домой, Овсов размышлял: «Нелегко председателю, ох как нелегко! А человек он хороший. Разрешил еще недельку отдохнуть, привести хозяйство в порядок. Корову обещал». Он вспомнил, как Трофимов, схватив его за руку, воскликнул: «Ты знаешь, Овсов, как я хочу наладить дело! Становись на мое место, председателем, я тебе изо всех сил помогать буду».

      Василий Ильич добродушно рассмеялся:

      – Председателем… Эх, чудак