На войне как на войне (сборник). Виктор Курочкин

что. Сам прокурором был, законы знаешь… А за меня кто заступится?

      Губы у Арсения слегка улыбались, а из-под густых, сросшихся у переносицы бровей тоскливо смотрели глаза. Петр не вынес этого взгляда и отвернулся. Никогда он не был в таком дурацком положении. Он пытался вызвать Журку на откровенный разговор. Но вопросы задавал совершенно не те, и они отскакивали от парня, как искры от кремня.

      – Не пойму тебя, Арсений… Парень ты неглупый, а какую о себе славу пустил… Почему?

      – Скучно мне.

      – Я и то удивляюсь. Как ты не уехал из Лукашей? Все твои сверстники разбежались.

      Журка грустно усмехнулся.

      – От кого ехать? От матери-старухи? Уедешь – воды не подадут напиться.

      Петр, совершенно непонятно для себя, каким-то делано веселым голосом сказал:

      – Вот чудак, женись… Девок у нас много. Тогда скучать некогда будет. Вот, к примеру, Ульяна Котова…

      – Это мое дело, – грубо отрезал Журка, вскочил на ноги, потянулся и пошел, громко насвистывая.

      «Что с ним? Ударил я его – не обиделся, а тут… Из-за чего?» – спросил себя председатель и погладил руку.

      Ночью рука не дала ему спать, а к утру посинела и распухла. Петр, как бревно, повесил ее на платок. На вопросы любопытных отвечал, что упал с велосипеда. И все верили, кроме Геньки Шмырова; когда они с Арсением перекладывали боров на стеллаж, тот заметил, что дружок слишком часто потирал стриженый затылок.

      Через несколько дней Журка взял топор и пошел строить завод. Петр же к этому времени опять вернул Копылова на скотный двор, на место Ульяны.

      …Как ни хотелось председателю обойтись без наемной силы, а нанимать пришлось. На станции, в столовой, он встретил интересного, на редкость крепкого старика. Оказалось, что старик хорошо знал кирпичное производство. Петр обрадовался, поставил пол-литра и завел разговор о своем заводе. Старик повеселел, назвался Максимом Хмелевым и повел себя как тертый дипломат.

      – Если оно так разобраться, то и поработать можно. А если посмотреть с другой стороны – рискованное дело, – рассуждал он.

      А когда Петр добавил три бутылки пива, Максим выдвинул свои условия.

      – Будем рядиться, хозяин, – сказал он и загнул палец. – Оклад восемьсот рублей. Новые штаны и рубаха по окончании работы – не в счет… На день: крынка молока, кило хлеба, а картофель и суп само собой… Теплый угол, потому как у меня ревматизма. И рукавицы тоже твои… Ну вот и все, – Максим с сожалением посмотрел на свои руки: на левой оставался незагнутым один мизинец.

      Правленцы упорно не хотели утвердить договор: слишком уж дорогим показался мастер, да и в дело они не очень верили… Но Петр пошел напролом и заявил: или будет в колхозе завод, или он, Петр, уйдет из правления. Правленцы переглянулись, помолчали и сдались.

      Мастер прибыл в Лукаши с топором за поясом, с пилой под мышкой, а в руках у него был окованный железом сундучок. Петр отвел его на квартиру к Корниловой Татьяне. Та пристально посмотрела на постояльца и тяжко вздохнула:

      – Ты бы мне его насовсем подарил… Какой бравый молодец, и рожа красная.

      Максим