Однажды ночью в Лас-Вегасе. Люси Гордон

словно ртуть, крутилась и вертелась в его руках, и он с трудом сдерживался, чтобы не прижать ее к себе, а там будь что будет.

      Но не здесь. Не сейчас. Еще не пора.

      Петра довольно точно прочла его мысли и почувствовала какое-то волнение в крови.

      – Вы не любите танцевать? – спросила она через какое-то время.

      – Это не танцы. Это плавание в аквариуме с золотыми рыбками.

      – Что правда, то правда. Но мы вызвали досаду у Никатора, а это может что-то повлечь за собой.

      Она была права. Выражение лица Никатора было как у ребенка, у которого отобрали игрушку. Но Лисандрос забыл обо всем, кроме Петры. Их лица были рядом, и ее улыбающиеся глаза смотрели прямо на него.

      – Что вы будете делать после всего этого? – спросил он.

      – Останусь здесь на несколько дней или недель. Использую шанс провести кое-какую исследовательскую работу. У Гомера большие связи. А здесь есть музей, подвал которого никогда никому не открывали, но он постарается договориться насчет меня.

      Лисандрос взглянул на изящную чувственную женщину, на ее очаровательное лицо и голубые глаза, с их загадочной, манящей глубиной, и почувствовал, как его охватывает возмущение. Что делала такая женщина в музеях, изучая жизнь мертвых, когда все в ней говорило о жизни? Она должна принадлежать не гробницам, а солнечному свету! Ей следовало не переворачивать пыльные страницы, а ласкать лицо мужчины и прижиматься к нему своим обнаженным телом.

      При мысли о ее обнаженном теле он глубоко вздохнул. Платье достаточно плотно облегало ее, чтобы он смог хорошо представить соблазнительные формы, но это еще больше искушало его. Он с трудом взял себя в руки.

      – Посещение музеев действительно является в вашем представлении счастьем? – осторожно спросил он.

      – Я собираюсь увидеть то, что долгие годы пытаются увидеть другие ученые. Я опережу всех.

      – Но... но неужели вам не захочется увидеть что-то другое?

      – Вы хотите сказать, зачем женщина забивает свою слабую головку такими вещами? Женщины созданы для удовольствия, а серьезные вещи нужно оставить мужчинам? Это вы имеете в виду?

      Поскольку это было приблизительно то, о чем он действительно думал, Лисандрос попытался выпутаться. Ему не понравилось слово «удовольствие», которое употребила она.

      – Я не это хотел сказать, – наконец произнес он, – но когда жизнь открывает перед вами так много широких дорог...

      – Это вы о Никаторе? Да, я могла бы броситься в его объятия или сделать что-то другое, что он хотел бы от меня... Осторожно! – вскрикнула она.

      – Простите, – сказал он поспешно, ослабив свои объятия после того, как инстинктивно слишком крепко сжал ее.

      – О чем это я говорила? А, да! О возможностях.

      – Забудьте о Никаторе! – взорвался Лисандрос. – Это не широкая дорога, а тупик.

      – Я и сама уже поняла это. Мне уже не семнадцать, а тридцать два. Это старость.

      Старость, с иронией подумал он, с такой персиковой кожей, шелковыми волосами и дразнящими глазами, которые так много ему обещали