Скрытые территории. Каретный фонарь. Марина Звидрина

как открытую книгу. Разумеется, если не прогуливали занятий! Не так-то просто выпить чью-то кровь и не сойти с ума. У них целый свод правил, всякие тонкости, ограничения. Кровь сайнов вообще пить нельзя.

      ***

      Вот ещё выдумал! Сам он вампир! Я люблю ириски, и горбушки от хлеба, и зелёные яблоки, и макароны с сыром из столовой, и теперь ещё гамбургеры люблю!

      Вот ещё.

      Ну, может быть, я попробую разочек, но только из любопытства. Я ему сказала, что у меня все зубы ровные, а он ответил, что клыков ни у кого из них нет. Алек говорит – не груби, а я не грублю, я спрашиваю! Этот Джим Сорланд мне нравится, пусть только не пугает так больше.

      Однажды я укусила воспитательницу, она хотела ударить Алека, и я вцепилась ей прямо в руку. Вот тогда у меня зубы были острые! Нам было лет по шесть, внизу четыре зуба выпало, а один остался, им я ей руку и проткнула. Старуха тогда страшно перепугалась и сбежала куда-то. Я плохо помню. Алек говорит, я плакала и держалась за голову. Иногда мне снится сон, там молодая женщина, за ней кто-то гонится, а она убегает. Джим Сорланд сказал – это не сон, это я помню то, что увидела в крови. Хорошо всё-таки, что мы его встретили.

      Шел третий день их дальнего путешествия, Нина стояла, прислонив нос и ладони к стеклу вагонной двери, Алек стоял следом. Берлинское метро несло их через тоннели и жилые кварталы, за окнами редкими красными крышами мелькал вечерний город.

      Алек вёл себя довольно сдержанно в сравнении с Ниной, которая выражала восторг без стеснения. Она жадно впитывала каждую каплю новых знаний, всё время хотела до чего-нибудь дотронуться, везде сунуть любопытный нос и остановиться поглазеть подольше, что, к сожалению, противоречило планам Сорланда как можно скорее вернуться домой.

      Из метро путешественники вышли на Гауптбанхов, где поезда бесконечным потоком мчались по разным этажам, одни у них под ногами, другие – над головой, а лифты, не останавливаясь, поднимали и опускали пассажиров, соединяя линии метро и пригородные поезда.

      Это зрелище заворожило обоих детей. Нина и Алек, перевесившись через перила, провожали взглядом железных змеев, мчавшихся точно по расписанию и в строго указанном направлении.

      – Нам нужно двигаться дальше, – поторопил Сорланд.

      Троица шла по улицам Берлина словно семья, возвращающаяся домой к ужину. С широких проспектов, где ветер гулял как ему вздумается, а человек чувствовал себя ничтожной букашкой в окружении каменных великанов, путники свернули в узкие улочки, там дома стали меньше, крыши – покатыми, а мостовая – булыжной. Там они прогулялись ещё немного вдоль трамвайных путей, повернули направо к отелю с перегоревшей вывеской и зашли в пустое фойе.

      За стойкой зевал мужчина в лиловой форме. Сначала он был совсем неприветливым и даже раскричался, что не примет постояльцев без документов. Нина с Алеком, конечно, ни слова не поняли из того, что мужчина выговаривал Сорланду, но он попеременно тыкал то в детей, то в документы – без слов было всё ясно. Брат с сестрой даже расстроились на минуту-другую, что придётся-таки