Фатум. Том четвёртый. На крыльях смерти. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

голос мулатки заметно дрожал.– Я слышала ЕГО.

      Капитан выбрался из постели и встал рядом с Тиберией, чувствуя себя как-то глупо. В черной сини ночи и он разглядел вороватый месяц, который прятался за тучами, как краснокожий за лошадьми, и более ничего.

      – Ну? – сказал он через минуту, обнимая ее за плечи.– Я что-то ничего не слышу.

      – Подними своих солдат…

      – Зачем? Пусть отдыхают… Достаточно караула.

      – Это был не простой рог.– Она набожно перекрестилась.– Такой же… я слышала в Навохоуа… Это ЕГО голос… Поднимай солдат!

      – Ну вот что, я устал от твоей дури. Если уж ты что-то возьмешь в голову, то ничем не выбьешь.

      – Вот, вот… опять! – она прижалась к нему, и Луис почувствовал, как от страха загусилась кожа на ее спине.

      Он придвинулся ближе к стеклу, стараясь разглядеть патио, но в душной темноте лишь покачивались ветви деревьев.

      – С чего ты взяла, что там кто-то есть? Я ничего не слышу… Пойдем, ляжем.

      И он уже собрался силой отвести Тиберию от окна, когда насторожился. Сначала ему показалось, что это лишь пронзительные завывания ветра, летящего с гор, но потом звук стал выше по тону и более мощный. Пальцы беглянки сжали его руку. Трубный звук, напоминающий жуткий вой – протяжный, неистовый и леденящий,– стих.

      – Роковой знак,– прошептала Тиберия и снова перекрестилась.– Бог в небесах, Бог на земле! – «Per omnia secula seculorum »18,– вспомнились слова падре Игнасио.

      Она бросила взгляд на Луиса – капитан судорожно на-девал мундир.

      Глава 8

      Весь остаток ночи они провели с оружием в руках. Вместе с драгунами Луиса ружья держали мужчины Сан-Ардо. Нынче у каждого была одна судьба. Тень нависла над всеми: и либо выстоять, либо сгинуть.

      Когда начало светать, люди встряхнулись душой. Ночь пугала сильнее.

      – Пусть хоть на одной ноге, да всё же выстояли! —слышались разговоры среди ополченцев.

      – Верно, католики! Только так, братья! – пафосно восклицал сержант Аракая, сам холодея душой.– Всё невечно, и всё когда-нибудь прахом пойдет. Но Сан-Ардо покуда жив, хотя, если угодно Христу, то падет и ваше пуэбло… Завалит враг трупьем улицы вровень со стенами… Ну, так что ж… уйдем в Сан-Хосе иль в Монтерей… Главное, духом не пасть, а народ сбережет о героях память.

      – Ладно уж, не до памяти… – хмуро отозвался шорник, сидевший рядом с Винсенте. Жадная проседь серебрила его густые черные волосы. Тяжелые венозные руки сжимали дедовский клавин19.– Лишь бы скорее… хоть как бы это кончалось. Какой из меня воин, сержант?

      – Да ты ж своим кулаком быка свалишь, Фальсо! —возразил толстяк, но шорник только сплюнул:

      – Я и думать-то о сраженьях боюсь. А уж как кровь проливать чью-то – хуже нет…

      Фальсо мучительно вздохнул и посмотрел из-за плетня: река, как обычно, спокойно несла свои тяжелые воды.

      – Ох и длиннющий же нынче день, а ведь только начался, собака… Ты бы спросил, сержант, у сеньора: долго нам так цепенеть в ожиданье? Дела ведь

18

      Per omnia secula seculorum – во веки веков (лат.).

19

      Клавин – короткое ружье с кремневым замком, употреблявшееся в XVIII веке.