Чудовище. Дженни Даунхэм

не осталось ни капли добра. Мать его скончалась. От мертвой тишины разрывалось сердце. Он был благороден и прекрасен, но этого никто не замечал. Он сам не знал своего голоса.

      И находил утешение лишь в ярости.

      Таким я его и показала. Я металась по сцене вонючим чудищем, которое все потеряло. Я выползла из пещеры к Просперо. Я умоляла не накладывать на меня новое заклятье и ненавидела себя за то, что приходится пресмыкаться. Мне противно было жить рабом. Хотелось выцарапать Просперо глаза, вырвать у него волшебный жезл и проткнуть его насквозь.

      – Это был мой дом! – завопила я. – Мой! Мой остров. Я жил с матерью. Но ты пришел, ты притворился добрым, и я тебе поверил. Я полюбил тебя как отца. Показал тебе все, чем дорожил, а ты меня ограбил.

      Точно внутренний стальной стержень. Точно опора в бурю. Гнев – единственное, на что ты можешь положиться, когда все в жизни против тебя.

      Я заорала:

      – Дурак я! Будь я проклят!..

      Пусть нападут на вас нетопыри,

      Жуки и жабы – слуги Сикораксы!..

      Сам над собою

      был я господином,

      Теперь я – раб. Меня в нору загнали,

      А остров отняли!

      И очнулась, как ото сна. В аудитории стояла звенящая тишина; я сощурилась на прожектор, возвращаясь в собственное тело. Я не видела никого, но чувствовала, что на меня все смотрят.

      Время замедлилось. Сквозь открытый потолочный люк я заметила, что уже смеркается.

      «Ты не здесь, – подумала я. – Ты сидишь одна в саду, над тобой шелестит листва, и птицы поют, засыпая».

      – Знаете, – промямлила я, – не хочу я играть в пьесе. Дел по горло. Совсем забыла.

      Послышался смех. Ну конечно. Нужно быть сумасшедшей, чтобы поверить, будто я смогу влиться в компанию, завести друзей, стать приветливее, научиться эмпатии.

      Я смяла бумажку с текстом и бросила на пол. С комом в горле сошла со сцены. Взяла рюкзак, пальто. У меня горело лицо. Я ни на кого не смотрела. Я закрыла все свои двери, выстроила баррикады.

      – Лекси, – окликнул меня мистер Дарби.

      – Алексия.

      И наконец:

      – Александра!

      «Пошел ты», – подумала я и распахнула дверь. Ты такой же козел, как остальные.

      Учитель последовал за мной. Я перешла на бег, он тоже побежал. Я прибавила скорости, но он нагнал меня в фойе и схватил за руку.

      – Лекси, не убегай.

      – Не трогайте меня!

      Я вырвалась, и он вздохнул. Типа, он весь такой приличный и воспитанный, а то, что я расстроилась, так он тут ни при чем.

      – Пошел в жопу, – сказала я.

      И тут как из-под земли выросла директриса.

      – Александра Робинсон, не смей так разговаривать с членом педагогического состава, – рявкнула она.

      – Все в порядке, – попытался успокоить ее мистер Дарби. – Я с ней разберусь.

      – Нет уж, я сама с ней разберусь, – возразила директриса.

      Меня там словно и не было. Они обсуждали меня, точно неодушевленный предмет.

      – Александра, немедленно извинись